Тэффи

 

Переводчица

 

Самыми презренными людьми в Египте считались свинопасы и переводчики.

История Египта

 

 

Каждую весну раскрываются двери женских гимназий, пансионов и институтов и выпускают в жизнь несколько сотен… переводчиц.

 

Я не шучу. До шуток ли тут!

 

В былые времена о чем думали и о чем заботились маменьки выпускных девиц?

 

– Вот буду вывозить Машеньку. Может быть, и пошлет Бог подходящую партию. Глашенька-то как хорошо пристроилась. Всего девять зим выезжала, на десятую – Исайя, ликуй!

 

Так говорила маменька со средствами. У кого же не было запаса на девять зим, те старались подсунуть дочь погостить к богатому родственнику или к «благодетельнице». И родственник, и благодетельница понимали, что каждую девицу нужно выдавать замуж, и способствовали делу. Вейнингеров в то время еще не было, и никто не подозревал о том, как низка и вредна женщина. Открыть глаза было некому, и молодые люди женились на барышнях.

 

Так было прежде.

 

Отто Вейнингер (нем. Otto Weininger) (1880-1903) — австрийский философ, автор книги «Пол и характер. Принципиальное исследование» (1902)

 

 

Теперь совсем не то. Теперь жених (так называемый «жених» – лицо собирательное), как бы влюблен он ни был, уже вкусил от Вейнингера! Хоть из десятых рук, от какого-нибудь репетитора племянника сестры, двоюродного дяди. И пусть он слышал только всего, что у Вейнингеров все «м» да «ж», – с него достаточно, чтобы скривить рот и сказать барышне:

 

– Знаете, я принципиально против женитьбы. Уженщин слишком много этих всяких букв… Вейнингер совершенно прав!

 

И маменьки это знают.

 

– Знаете, Авдотья Петровна, – говорит маменька своей приятельнице. – Что-то в нас, в женщинах, такое открылось нехорошее. Уж и ума не приложу, что такое. Придется, видно, Сонечке в контору поступать либо переводов искать.

 

– Все в конторах переполнено. У меня две дочки второй год со всех языков переводят. Беда!

 

– Уж не переехать ли лучше в провинцию? Может быть, там еще ничего не знают про наши дела. Может, до них еще не дошло.

 

– Да, рассказывайте! У меня в Могилеве брат жену бросил. Пишет: никуда жена не годится. Что ни сделает – все «ж». Едет, бедная, сюда. Хочет переводами заняться…

 

Выйдет девица из института, сунется в одну контору – полно. В другую – полно. В третьей – запишут кандидаткой.

 

– Нет, – скажут, – сударыня. Вам не особенно долго ждать придется. Лет через восемь получите место младшей подбарышни, сразу на одиннадцать рублей. Счастливо попали.

 

Повертится девица, повертится. Напечатает публикацию:

 

«Окончившая институт, знает все науки практически и теоретически, может готовить все возрасты и полы, временем и пространством не стесняется».

 

Придет на другой день старуха, спросит:

 

– А вы сладкое умеете?

 

– Чего-с?

 

– Ну, да, сладкое готовить умеете?

 

– Нет… я этому не училась.

 

– Так чего же тогда публикуете, что готовить умеете. Только даром порядочных людей беспокоите.

 

Больше не придет никто.

 

Поплачет девица, потужит и купит два словаря: французский и немецкий.

 

Тут судьба ее определяется раз навсегда.

 

Трещит перо, свистит бумага, шуршит словарь…

 

Скорей! Скорей!

 

Главное достоинство перевода, по убеждению издателей, – скорость выполнения.

 

Да и для самой переводчицы выгоднее валять скорее. Двенадцать, пятнадцать рублей с листа. Эта плата не располагает человека к лености.

 

Трещит перо.

 

«Поздно ночью, прокрадываясь к дому своей возлюбленной, увидел ее собаку, сидеть одной на краю дороги».

 

«Он вспомнил ее слова: «Я была любовницей графа, но это не переначнется».

 

Бумага свистит.

 

«Красавица была замечательно очаровательна. Ее смуглые черты лица были невероятны. Крупные котята (chatons – алмазы) играли на ее ушах. Но очаровательнее всего была ямочка на подзатыльнике красавицы. Ах, сколько раз – увы! – этот подзатыльник снился Гастону!»

 

Шуршит словарь.

 

«Зал заливался светом при помощи канделябров. Графиня снова была царицей бала. Она приехала с дедушкой в открытом лиловом платье, отделанном белыми розами».

 

«Амели плакала, обнимая родителям колени, которые были всегда так добры к ней, но теперь сурово отталкивали ее».

 

«Она была полного роста, но довольно бледного».

 

«Он всюду натыкался на любовь к себе и нежное обращение».

 

Вот передо мною серьезная работа – перевод какой-то английской богословской книги.

 

Читаю:

 

«Хорош тот, кто сведет стадо в несколько голов. Но хорош и тот, кто раздобудет одного барана. Он также может спокойно зажить в хорошей деревне».

 

Что такое? Что же это значит?

 

Это значит вот что:

 

«Блажен приведший всю паству свою, но блажей и приведший одну овцу, ибо и он упокоится в селениях праведных».

 

Все реже и реже шуршит словарь. Навык быстро приобретается. Работа приятная. Сидишь дома, в тепле. Бежать никуда не надо. И знакомым можно ввернуть словечко, вроде:

 

– Мы, литераторы…

 

– С тех пор как я посвятила себя литературе…

 

– Ах, литературный труд так плохо оплачивается… У нас нет ничего, кроме славы!

 

Трещат перья, свистит бумага. Скорей! Скорей.

 

«Алиса Рузевельт любит роскошь. На большом приеме она щегольнула своим полуплисовым платьем…»

 

Шуршит словарь.