ГЛАВА ШЕСТАЯ

НЕСОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ ПРЕДУБЕЖДЕНИЯ ПРОТИВ ИСКУССТВЕННОГО ВСЕОБЩЕГО ЯЗЫКА

Возражения против идеи сознательно созданного всеобщего языка как против искусственного, которые все еще нередко приходится слышать и читать, вызваны либо неосведомленностью в этой области знаний, либо недоразумением - неправильным пониманием терминов искусственный язык и естественный язык, а чаще всего тем и другим. Так называемые живые языки представляются некоторым как бы даром природы, но даже и те, кто прекрасно понимает, что язык - явление общественное, употребляют термин естественные языки (природные, натуральные *).

1. ИСКУССТВЕННОЕ И ЕСТЕСТВЕННОЕ В ЯЗЫКЕ

Придет время, когда всеобщий язык, созданный языковедами мира на основе критической переработки языкового опыта человечества, из возможности превратится в действительность. И тогда потомки, преодолеющие «международную немоту», с ироническими улыбками будут вспоминать те возражения, которые делались против идеи создания общечеловеческого языка.

Может быть, будет извлечена на свет (среди прочих высказываний скептиков XX в.) заметка под названием «Искусственные языки», напечатанная в Большой Советской Энциклопедии, где утверждается: «Идея искусственного языка, общего для всего человечества, сама по себе утопична и неосуществима... Искусственные языки являются только несовершенными суррогатами живых языков; их проекты носят космополитический характер и потому порочны в принципе...» (383). Это писалось в начале 50-х годов. Но и в середине 60-х годов тот же скепсис свойствен некоторым ученым.

Автор книги «Принципы моделирования языка» П. Н. Денисов высказал свое неверие в возможность претворения в жизнь идеи всеобщего языка следующим образом: «Что же касается возможности декретировать [?!] переход человечества на единый язык [сразу - на единый?!], созданный хотя бы по типу языка эсперанто, то такая возможность является утопией... Крайняя консервативность языка, невозможность скачков и резких потрясений, неразрывная связь языка с мышлением и обществом и многие другие чисто лингвистические обстоятельства не позволяют провести такого рода реформу, не дезорганизуя общества» (384).

Автор книги «Звуки и знаки» А. М. Кондратов полагает, что все существующие родные языки никогда не смогут быть заменены «никаким искусственно придуманным «всеобщим» языком». Он все же допускает идею вспомогательного языка: «Речь может идти только о языке-посреднике... которым пользуются лишь при разговоре с иностранцами - и только» (385).

Подобные высказывания исходят, по-видимому, из того факта, что ни один из индивидуальных проектов всеобщего, или всемирного международного, языка живым языком не стал. Но то, что оказалось невозможным в одних исторических условиях для идеалистов-одиночек и оторванных от пролетариата, от народных масс групп таких же идеалистов, то может оказаться вполне возможным в других исторических условиях для научных коллективов и народных масс, овладеющих научной теорией языкотворчества,- при поддержке революционных партий и правительств.

Можно и нужно возражать против несовершенных суррогатов живых языков, но зачем же распространять это возражение на саму идею сознательно созданного языка для всеобщего употребления? Мысль о декретировании перехода человечества на единый язык, отказе народов от своих традиционных языков, конечно, утопична, но ведь этого же никто не предлагает! Речь идет о создании, распространении и употреблении международного, интернационального языка наряду с народными, национальными, причем не какого-нибудь суррогата языка, а языка более совершенного, чем лучшие из языков эволюционного происхождения. Никакой дезорганизации общественной жизни он не вызовет и вызвать не может, наоборот - вызовет ее лучшую организацию в масштабе мировом, всемирном, что становится все более настоятельной исторической необходимостью. Не соответствует действительности утверждение, будто к концу 20-х годов нашего века вопрос об искусственном международном языке «начинает сходить с повестки дня» (386).

Что же такое «естественный язык» и «искусственный язык», что такое «естественное» и «искусственное» в языках настоящего и в языке будущего? Чтобы уяснить это, необходимо вначале рассмотреть, что такое «естественное» и «искусственное» в жизни и деятельности человека, человеческого общества.

«С точки зрения материалиста, между этими понятиями нет противоположности, как нет и строгой грани. Ведь все, что делается "искусственно", делается из материала, имеющегося в природе, на основании тех же законов математики, физики, химии и других наук, которым подчинена вся живая и неживая природа», - заметил выступивший в дискуссии «Литературной газеты» по кибернетике академик С. Л. Соболев (387).

В. одной из своих статей проф. Б. М. Кедров этот вопрос рассматривал так: «Понятие "естественное", "натуральное" связано с природой, с "естеством", с "натурой", а понятие "искусственное" с человеком, с его искусством, мастерством... Само становление человека неразрывно связано с его трудовой деятельностью, с возникновением общественного производства, а это значит, что человек начинает свою историю именно с искусственного... "Искусственное" в нашей практике в отличие от "естественного" означает достижение более высокой степени научного, технического и общественного развития...» (388).

В ходе исторического развития человек научился делать много такого, что прежде давала ему - не без труда с его стороны - природа. Искусственное волокно, искусственный шелк, искусственная шерсть, искусственный мех, искусственный каучук и многое другое, - как правило, более доброкачественно, более красиво и более прочно, чем естественное. Синтетические материалы - пластмассы - играют все большую роль в производстве и в быту, т. е. во всей деятельности и жизни человека.

Во всех науках происходят революционные изменения, в биологии в частности. На стыке с кибернетикой возникла бионика: мало того, что кибернетики создают все более совершенные машинные подобия человеческого мозга, некоторые ученые уже не считают принципиально невозможным искусственное создание живой клетки, и бионики всерьез дискуссируют вопрос о возможности создания искусственным путем живого мыслящего существа.

Если мы зададимся вопросом, может ли общество вмешаться в языковую эволюцию или это недопустимо, то мы должны будем прежде всего вспомнить, что в истории действуют разум и воля человека, и если человеческие разум и воля вносят глубокие изменения в царство мертвой и живой природы, то это тем более возможно и даже исторически необходимо во всех областях общественной деятельности, общественной жизни. Такое вмешательство в общественную эволюцию имеет место в революционном преобразовании мира на основах социализма и коммунизма.

* * *

Академический словарь современного русского литературного языка вскрывает в слове естественный четыре значения, из которых в данном случае нас интересует третье: существующий от природы, прирожденный (противопоставляется искусственному). Слово искусственный, согласно этому словарю, имеет два совершенно различных значения: 1) сделанный рукой человека; противоположное - естественный; 2) надуманный, ненастоящий. Во втором значении слово искусственный - синоним таких имен прилагательных, как фальшивый, неверный, ложный, ошибочный.

Но, с другой стороны, мы с восхищением говорим и пишем, слушаем и читаем о таких искусственных сооружениях, как судоходные и оросительные каналы и водохранилища - последние с гордостью за советского человека величаем морями. Человек создал море! Искусственное море. Это звучит действительно гордо. И еще более гордо зазвучало слово искусственный в сочетании со словами спутник Земли, спутник Солнца. В этом смысле определение искусственный близко выражению созданный человеческим гением. Искусственные реки или искусственные озера (моря!) и особенно искусственные небесные тела - это действительно нечто гениальное.

Вот сколько несходных и порой противоположных значений вкладываем мы в слова искусственный, искусственность] Когда поклонники естественности возражают против создания языка для безграничного употребления (наряду с языками употребления ограниченного), они обычно вкладывают в слово искусственный отрицательное значение - 'ненастоящий', 'фальшивый', 'надуманный'. Вместе с тем отвергается определение искусственный и в положительном его значении: слово-то одно, и легче всего, не вникая в его противоречивость, отвергать его смысл целиком.

Ошибочное понимание и употребление слова может привести к ошибочным концепциям или теориям, а ошибочные концепций и теории порождают ошибочные действия, ошибочную практику. Происходит это отчасти из-за несовершенств наших так называемых естественных языков. Неточное, двусмысленное определение искусственный по отношению к сознательно созданному языку для общения всех разноязычных и поныне имеет отрицательное влияние на идею такого языка и возможности ее реализации. Но в конце концов люди, несомненно, все же создадут нужный им язык - нужный на всех широтах земного шара.

Как же можно себе представить превращение такого языка-проекта в живой, т. е. в жизни употребляемый, язык?

Представьте, что перед вами учебник незнакомого вам языка: его полная грамматика, двуязычные словари (другой язык этих словарей - ваш родной), книги, журналы, газеты на языке, который вы собрались изучить. В изучении его вам помогут в учебном заведении, если вы учитесь, или в учебной группе, «кружке», по месту работы. Разве вы не сможете таким образом овладеть незнакомым языком?

Ведь освоенные вами языки - привычный или привычные с детства, освоенный или освоенные в дальнейшем - живут в вашем сознании в своем современном состоянии, синхронном, и на пользование ими никак не влияет их история, их диахрония, происхождение употребляемых вами слов. Кто и когда выдумал слова, которые вы слышите и читаете, произносите и пишите, вам практически безразлично. Например, вы пользуетесь словом никель для обозначения определенного металла, даже не зная о том, что так назвали его шведские рудокопы в честь сказочного подземного карлика. Происхождение слов, языков ничего не определяет в вашей «речевой деятельности».

Представьте себе далее, что вы изучили некий совершенно новый язык и практикуетесь на нем устно и письменно, имеете возможность воспользоваться своими знаниями при встречах со всеми, кто не говорит на вашем родном языке, при переписке с ними, при обмене печатными изданиями. Вы будете пользоваться новым языком как средством общения, наряду с родным языком, независимо от того, возник ли этот новый язык в течение столетий и тысячелетий в стихийно-эволюционных процессах или в течение десятилетий в процессах сознательного творчества коллективов ученых и народных масс всего мира. Лишь бы язык, которым вы овладели с целью преодолеть свою немоту и неграмотность в международном общении, имел качества живых, всем привычных языков, но не все их качества, а только положительные, отрицательных не имел бы.

Условно всеобщий язык мы можем называть вторым языком всех народов, имея в виду, что каждый народ говорит на своем исконном языке. Но ведь очень и очень многие люди владеют двумя и более языками. Для таких всеобщий язык будет (особенно на первых порах) третьим, четвертым языком. Второй язык всех народов мира для каждого отдельного человека значит «еще один язык». Мозг человека, его память, его речевые способности таковы, что можно свободно говорить, читать, писать на двух и более языках.

Это общеизвестное явление, которое можно назвать явлением, или феноменом, языковой совместимости, и обусловливает возможность «еще одного языка» для всех, происхождение которого нисколько не будет отзываться на его функциях (при наличии соответствующих качеств).

Обладай человек способностью говорить только на одном языке, создание общечеловеческого языка было бы невозможно. Тогда единственной надеждой на возникновение его была бы надежда на изменения в самих существующих языках - такие изменения, которые вели бы их все более и более к единству. Если же таких изменений в языках не происходит, если большее или меньшее лексическое взаимообогащение (скрещение) языков отнюдь не ведет к единой лексике, и тем более не способны эволюционно перемещаться и слиться воедино их грамматические и фонемические системы, их структуры, то человечество было бы обречено на вечную языковую раздробленность, разобщенность. Следует с этих позиций глубже изучать лингвопсихику - языковое сознание и подсознание - и соответственно разрабатывать лингво-психологию, чтобы еще убедительнее доказать возможность превращения сознательно созданного всеобщего языка - проекта его - в живой язык, т. е. язык, живущий в памяти людей и используемый ими в жизни.

Способность человека к многоязычью - этот феномен языковой совместимости - и абсолютный примат синхронии языка (для сознания пользующихся им), обусловливающий отсутствие влияния происхождения языка на его функционирование, открывают перед всеми народами и народностями Земли тот путь, на котором может и должна быть решена проблема их языковой общности. Это даст реальную возможность совершеннейшему проекту языка нового человечества и его новой цивилизации превратиться на всех материках и островах земного шара в живой, контролируемо развивающийся язык. И можно не сомневаться, что он будет не только живым, но и самым живучим из языков.

---

* Например, Э. К. Дрезен писал: «Наряду и параллельно с природными языками может и будет существовать язык впомогательныи международный» («Международный язык», 1926/27, № 7/8). А в сборнике статей Московского университета «Теоретические проблемы прикладной лингвистики» (1965) этнические языки называются «натуральными» (стр. 17 и др.).

 

2. ЧЕТЫРЕ СТЕПЕНИ ИСКУССТВЕННОСТИ ЯЗЫКА

Когда-то языки представлялись некоторым ученым своего рода организмами. В XIX в. это шло от Августа Шлейхера, который рассматривал язык как явление не общественной, а естественной истории, как своеобразный природный организм или, во всяком случае, как подобие его, подчиняющееся в своем развитии и функционировании тем же закономерностям, что все явления природы, все ее «создания».

Но натуралистическая концепция языка и в свое время встречала возражения. Основоположник психологического направления в лингвистике, немецкий ученый Г. Штейнталь (Steinthal, 1823-1899) возражал ей так: «Нас спросят: уж не хотели мы назвать язык организмом? Но что нам, спрошу я, до слова, которое никогда не имело ясного смысла на своей родной почве и которому в течение долгого времени угрожает постепенная потеря всякого значения?... Слово органический может иметь для нас только переносное значение, так как язык принадлежит по своей сути разуму и является духовным продуктом» (389а).

Что касается термина искусственные языки, то и среди самих лингвистов нет единства в понимании его. Вспомним, прежде всего слова Н. Я. Марра о том, что «натуральных языков не существует в мире, все языки искусственные, все созданы человечеством» (334г). Согласно этому воззрению, совпадающему с определением искусственного в деятельности человека, данным Б. М. Кедровым, все звучащие на Земле языки и наречия - искусственны. Таково одно, самое широкое, значение термина искусственные языки. Другое, менее широкое, значение вкладывали в него многие ученые. Поль Лафарг (Lafargue, 1842-1911), один из первых выдающихся марксистов, находил язык французской аристократии - в противоположность языку простонародья - искусственным (390). Академик А. А. Шахматов считал искусственной всякую нормализацию в языке. Проф. И. А. Бодуэн де Куртенэ утверждал : «Почти всегда литературный язык образуется искусственно» (391). Того же мнения был и проф. Л. А. Булаховский: «Нет неискусственных литературных языков...» (358).

Самым распространенным употреблением термина искусственные языки является его соотнесение с проектами международного языка, которые противопоставляются национальным и вообще этническим языкам как языкам естественным. Здесь - нагромождение неточностей: во-первых, исторические языки называются естественными от слова естество, т. е. природа; во-вторых, не делается различия между бесписьменными языками и литературными; в-третьих, проекты международного языка называются международными языками (дистанция между языком международным и его проектом или проектами - огромного размера); в-четвертых, не делается различия между языками-проектами апостериорными и априорными. При такой многозначимости термина искусственные языки, такой его смысловой неопределенности сказать о языке всемирного социализма и коммунизма «искусственный» - значит ничего о нем не сказать.

На самом же деле, как указывал Гуго Шухардт, в языкотворчестве нет принципиальной разницы между процессами, называемыми естественными, и процессами, называемыми искусственными, как нет ее и в результатах этих процессов - в самих языках: «Искусственные языки более или менее естественны, естественные языки более или менее искусственны». Разницу между теми и другими Шухардт усматривал в том, что сама лексико-грамматическая ткань может быть либо грубее и проще, либо тоньше и сложнее (229б). К этому можно добавить, что в упрощенных проектах международного языка она, конечно, грубее и проще, а в языке коммунизма, вероятно, будет тоньше и сложнее по сравнению с языками национальными, квазиестественными.

Э. Сепир на II Международном конгрессе лингвистов так возражал против термина искусственные языки: «Термин искусственные не имеет ни психологического, ни исторического оправдания в отношении таких сконструированных языков, которые используются практически. Они искусственны не в более глубоком смысле, чем тот, что придается технике оперного певца как искусственной по сравнению с бессознательной техникой народного певца» (237в).

Некоторые западные интерлингвисты считают целесообразным вообще отказаться от путающего термина, избегают его, предпочитая определение сконструированный - constructed. О. Есперсен в брошюре «Естество и искусство в языке» («Nature and Art in Language», 1933) предложил пользоваться терминами национальные языки и сконструированные языки (392). Но, во-первых, не все этнические языки - национальные, во-вторых, сконструированные языки бывают разной степени искусственности и, в-третьих, нет резкого разграничения (какое есть в этих двух терминах) между всеми этими разновидностями языков, представляющими собой как бы ступени языкового развития.

Надо либо в самом деле отказаться от этого неточного термина, либо уточнить его.

Уточнением в данном случае может быть установление различных степеней искусственности языка. Если воспользоваться вошедшими во многие языки корнями ling и art (из латинского), то вместо выражения языковая искусственность краткости ради можно употреблять абревиат LA.

Можно установить четыре степени LA:

1) языки первой степени искусственности (LA-1) - языки бесписьменные или речевая стихия бесписьменных говоров национального языка, исторические языки и наречия до или вне их нормализации, до или вне литературных норм;

2) языки второй степени искусственности (LA-2) - языки нормализованные - национальные литературные;

3) языки третьей степени искусственности (LA-3) - проекты международного, интернационального языка, пока не нашедшие применения на практике или нашедшие его экспериментально, созданные на основе языкового опыта человечества, на материале исторических языков (апостериорные языки);

4) языки четвертой степени искусственности (LA-4) - проекты международного языка, созданные в отрыве языкового опыта человечества на основе философской классификации понятий и буквенной символики (априорные языки).

Языки кибернетические, математические языки-коды, а в простейшем виде - всякие коды (машинные языки-посредники могут быть языками LA-4 и даже LA-3) можно было бы назвать языками пятой степени искусственности (LA-5), но слово язык здесь употребляется уже в ином, чем обычное, значении. Такой язык разговорным, устным стать не может даже экспериментально.

Языки первой и второй степеней искусственности создавались постепенно родами, племенами, народностями, народами на протяжении всей общественной истории. Это - живые или уже отмершие языки. Что же касается языков третьей и четвертой степеней искусственности, то создавались они в короткие сроки одним человеком или группой людей на материале исторических языков или в отрыве от него - как проекты международного языка, в большинстве случаев это мертворожденные языки, лишь немногие из них выполняли (Воляпюк) или выполняют свои функции (Эсперанто и в гораздо меньшей степени некоторые другие). Лишь языки LA-1 можно было бы условно называть естественными (вернее было бы-квазиестественными), употребляя этот термино-элемент иносказательно, как синоним прилагательных исторические, эволюционные, в смысле 'стихийно сложившиеся'.

В этом смысле полуестественными-полуискусственными являются языки LA-2 и LA-3. Первые из них можно было бы условно называть полуестественными (квазиполуестественными): анархия и хаос ненормализованной народной речи, стихийность языкотворческой практики этнических групп начали в них преодолеваться сознательно, а в некоторой мере, в некоторых случаях и в организованном порядке. В таком случае языки LA-3 с такой же условностью можно было бы называть полуискусственными: их лексика сложилась исторически, эволюционно, искусственны лишь отбор лексических элементов (корней) и грамматическая система их. Стопроцентно искусственными являются лишь языки LA-4: в них нет ничего от языковой эволюции, от языковой действительности. Языки LA-5 - математические языки-коды - сверхискусственны.

В ходе исторического развития человечества, с повышением роли общественного сознания в общественном бытии язык становится все более и более искусственным.

Упоминавшийся здесь ранее французский лингвист М. Бре-аль считал, что естественным языком «в тесном смысле» можно считать лишь инстинктивные крики. Он же обращал при этом внимание на недостатки языков, которые упорно называют естественными: «Одна только привычка скрывает от нас эти недостатки» (230в).

Тем, кто возражает против искусственного общечеловеческого языка как против утопии, Максим Горький напоминал, что утопии все чаще «превращаются в рабочие гипотезы науки. Ныне [в 20-е годы] к делу осуществления утопии присоединяется много тысяч и миллионов людей и ныне единый международный язык необходим человечеству более, чем когда-либо раньше... Говорят: "язык не развивается искусственно"... Я глубоко убежден, что организованная воля масс вполне способна превратить "искусственное" в естественное...» (393)

В другом месте Горький писал: «Мне кажется, что мы, люди, вправе сказать: все то, что нами называется "культурой", вся та "вторая природа", которая создается нашей наукой, техникой, искусством, словом все то, что отводит нас от животных, - все это "искусственно"... Для человека,- насколько он животное,- естественно лакать или пить горстью, ходить голым, рычать, но вовсе не естественно выдумывать Прометея, Фауста, Дон-Кихота. Мы все живем в домах, городах, среди вещей, сделанных силою нашего разума и воображения, нашей волей для того, чтобы жизнь была легче и приятнее нам. Если в людях возникает создание необходимости говорить всем на одном языке - это тоже будет сделано. Все на земле создается напряжением нашей воли, нашего воображения, нашего разума. Человеку пора внушить себе: я все могу. Не нужно бояться никаких дерзновений и безумств в области труда и творчества...» (394).

 

3. ЯЗЫКИ ПЕРВОЙ И ВТОРОЙ СТЕПЕНЕЙ ИСКУССТВЕННОСТИ - ДОНАЦИОНАЛЬНЫЕ И НАЦИОНАЛЬНЫЕ

Термин донационалъные языки в лингвистике не принят, но приняты термины племенные языки, языки народностей. От существительного племя образуется употребительное прилагательное, от существительного народность прилагательного нет, поэтому употребляется такой ряд лингвистически несистематичных терминов: племенной язык, язык народности, национальный язык. Языки племен и народностей по большей части бесписьменны, и даже имеющие письменность не нормализованы и не имеют или почти не имеют печатной литературы. Поскольку они предшествуют образованию языков национальных, которые нормализованы, их можно было бы называть донациональными.

Чем меньше в языке искусственности, тем сильнее в нем изменчивая стихия устной речи, не связанной какими-либо литературными нормами, письменностью.

О том, как в диких и полудиких коллективах свободно и беспрепятственно бьется источник языкотворчества, можно составить себе некоторое представление хотя бы по свидетельству Г. В. Бейтса (Bates), автора книги «Натуралист на Амазонке» («The Naturalist on the Amazons»), по рассказу, который приводил в своих лекциях о языке Макс Мюллер (1863): «...Когда индейцы, мужчины и женщины, сходятся, чтобы поговорить, они, по-видимому, находят большое удовольствие в выражении новых способов произношения, в коверканье слов. Я заметил это во время моих долгих путешествий. Когда подобные изменения обнаружатся в такой семье или общине, которой несколько лет кряду случится провести вне своего племени, местная порча языка становится неизбежной, и община по прошествии известных лет разьединения становится непонятной другим общинам, принадлежащим к одному и тому же племени и живущих на берегу одной реки, как это случилось с коллиносами на реке Джуруа. Эта склонность к выдумыванию новых слов и новых способов произношения вместе с малочисленностью населения и привычкой жить врозь, врассыпную - вот, мне кажется, причины такого громадного разнообразия языков в Южной Америке» (184в).

Много подобных фактов можно отыскать и в любой части света, в частности в многоплеменном арабском мире, где для выражения каждого из множества понятий было создано много десятков, а то и сотен слов. Часть их - относительные синонимы, передают оттенки значения, но большинство дублирует друг друга, передает одно и то же понятие. Так, для понятия 'змея' в арабском многоплеменном мире возникло около 200 слов, для понятия 'лев' - около 500, для понятия 'верблюд', по одним данным - свыше 1000, по другим - 5744 (395). Сохранился рассказ о том, как филолог Хв. Хамза аль Исфахани, насчитав 400 слов для понятия 'беда', воскликнул: «Имена бед сами по себе - беда!» Другой древнеарабский филолог - аль Фирузабади, использовав труды Ибн-Сина и индийского мусульманина Сагани, а также южноарабскую лексику, составил словарь, по объему небывалый и неповторимый: содержал не менее 60 томов, а возможно, и все 100. Этот колоссальный словарь не сохранился, но на его основе Фирузабади составил другой, тоже достаточно обширный, который символически назвал «Камус», что значит «Океан», как с тех пор арабы и стали называть словари.

Языки расслоенных на классы буржуазных наций не были и не могли быть во всем едиными в пределах каждой буржуазной нации, что в отношении английского языка XIX в. отмечал Энгельс. Феодальная раздробленность народов обусловливала и раздробленность их языков на территориальные диалекты и говоры. Когда, например, Германия была разобщена более чем на 30 частей, мог ли быть германский - немецкий - язык единым? «Во времена Гёте каждый немец говорил на диалекте»,- свидетельствовал мемуарист Вильгельм Бодэ (397а). Так было и повсюду до эпохи феодализма, так было в эпоху феодализма, так оставалось, лишь мало-помалу изживаясь, при капитализме, пережитки этого наследуются народами, строящими социализм.

Сохранились свидетельства, как на Руси чуть ли не в каждой губернии, каждой области был свой говор, остатки которых сохранились до наших дней.

Вот что, например, засвидетельствовал проф. Д. К. Зеленин об одном из дореволюционных русских говоров - о вятском: «Строго устойчивыми являются собственно одни термины-названия различных орудий и других предметов домашнего обихода. Во всем прочем каждый, можно сказать, говорит по-своему, пользуясь своими словами и выражениями, даже более: в каждом данном случае употребляются часто иные слова-синонимы по сравнению с точно таким же следующим случаем... Для выражений понятий 'ударить', 'бить', 'есть', 'говорить', 'врать' и множество других существует по нескольку десятков синонимических слов...» (398).

Помимо территориальных говоров, были еще и говоры сословные, классовые. Популярный в свое время (впервой половине XIX в.) писатель А. А. Бестужев-Марлинский писал в очерке «Новый русский язык»: «Всякое звание имеет у нас свое наречений... Никто сразу не поймет другого». «У нас нет языка разговорного общего», - свидетельствовал современник Бестужева Н. Надеждин и перечислял «разговоры» (говоры): мужиков, купцов, помещиков, светского столичного общества и т. д.: «Надо переплавить все эти разнородные элементы и вылить из них один чистый, образованный, изящный разговор, которого не стыдились бы книги...» (399) - заключал он.

Языки ненормализованные во всей изменчивой пестроте их диалектов и говоров и языки нормализованные (первые - бесписьменные, вторые - прсьменные, литературные) - таковы две ступени, две стадии в языковом развитии общества. Переход ко второй стадии характеризуется повышением сознательности языкотворчества и внесением упорядоченности, искусственности в народную языковую стихию.

Что даже бесписьменные языки непросвещенных народов, народностей, племен не являются языками естественными, природными, что они надприродны и, следовательно, в какой-то мере искусственны - это давным давно понял еще Франсуа Раблэ (1494- 1553), писавший, что наши языки вовсе не имеют природного характера, что они создаются искусственно народами по своему вкусу и разумению.

Младограмматики, представители влиятельного направления в исторической лингвистике конца XIX и начала XX в., отличали «естественный народный говор» от «искусственного письменного языка». Проф. А. С. Будилович в конце минувшего века усматривал в переходе языка от просторечия к литературной форме переход от бессознательного творчества масс к сознательному творчеству личностей: «Просторечия представляются продуктом бессознательного творчества народных масс; в языках же литературных с большей или меньшей силой отражается влияние личности и сознательного выбора». Литературные языки, по его словам, «выросли на почве говоров и представляют собой культурную переработку просторечий» (400). Сходным образом высказался Максим Горький: «Деление языка на литературный и народный значит только то, что мы имеем так сказать "сырой язык" и обработанный мастерами» (401).

Случаи сознательной выработки письменного, литературного языка, его нормализации имели место в истории еще задолго до образования литературных языков современных наций. Наиболее ярким таким случаем в глубокой древности является выработка санскрита, что и значит 'выработанный'. Замечательный индийский ученый - брамин Панини, живший в V в. до нашего летоисчисления, составил стройную, тщательно разработанную грамматику древнеиндийского языка на основе диалекта области Брахматвары, политического, экономического и культурного центра древней Индии. Этот нормированный язык сыграл большую роль в устранении диалектной пестроты языка, на котором были написаны Веды - священные книги древних индийцев. Благодаря трудам Панини и других грамматиков той далекой эпохи, санскрит долго жил как литературный язык. Да и в наши дни на санскрите выходит литература.

Европейские лингвисты, не говоря уже об индийских, очень высокого мнения о санскрите и творчестве древнеиндийских филологов. Яков Гримм, например, восхищался «совершенством и по-разительной правильностью санскрита» (402). И. А. Бодуэн де Куртенэ писал, что «комментарии индийских грамматиков к Ведам не имеют ничего себе равного», что появившиеся затем грамматические сочинения, посвященные санскриту, «остаются до сих пор недостижимым идеалом и по основательности, и по всестороннему принятию в соображение всех оттенков произношения и формальной стороны языка» (403). Подобным образом отзывались о санскрите и многие другие ученые. Эти высокие качества одного из древнейших литературных языков мира в значительной степени являются элементами как раз его искусственности, выработанной в процессе сознательного творчества. Творчеству ученых во многом обязаны своей разработанной структурой языки античной древности - греческий (древнегреческий) и латинский, которые, как известно, оказали огромное и плодотворное влияние на языки европейской культуры последующих эпох.

Сознательное творчество шло на пользу всякому языку, без него невозможно было бы формирование национальных литературных языков. М. М. Гухман, подытоживая академический сборник статей по вопросам формирования и развития национальных языков, писала о том, что «общенациональная норма, воплощенная в литературном языке, всегда является результатом не стихийного процесса языкового развития, а до известной степени искусственного отбора и вмешательства в этот стихийный процесс» (404).

Все это хорошо прослеживается, в частности, и на формировании русского литературного языка.

В эпоху петровских реформ упрощение строя литературного языка, его упорядочение ускорялись и направлялись правительственными инструкциями. В 1735 г. Василий Тредиаковский выступил в «санктпетербургской императорской» Академии наук с речью, в которой призывал своих слушателей совершенствовать язык Российский, в доказательство возможности чего ссылаясь на соответствующий опыт западноевропейских академий. Многое сделал для упорядочения грамматической системы нашего языка, упорядочения и обогащения его словаря гениальный Михайло Ломоносов, автор цервой русской научной грамматики; от него - целый ряд наших привычных слов, таких, как движение, явление, опыт, частица и прочие, а также заимствованных научных терминов.

Образованные русские люди второй половины XVIII в. понимали, что их язык, как сказано в «Опытах трудов Вольного Российского собрания» (1776), «требует многих исправлений... много слов ему не достает; но всего больше нужно оный установить... Чтобы поправить наш язык, надлежит утвердить грамматические правила, кои не утверждены... и исключить из него все то, что ему не свойственно; чтобы распространить оный, должно изобрести многие слова или занять их из чужеземных языков...»

Отвечая назревшей исторической потребности, Н. М. Карамзин вместо несвойственных русскому языку тяжеловесных латинских конструкций ввел, по выражению одного своего современника, «легкую ясную новоевропейскую фразу» и создал на материале живого народного языка множество новых слов, прочно вошедших в употребление, таких, как промышленность, общественность, будущность, влюбленность, усовершенствовать, достижимый, человечный и др. В статье «Отчего в России мало авторских талантов» Карамзин призывал и других литераторов выдумывать, сочинять выражения; угадывать лучший выбор слов, давать старым некоторый новый смысл. Его призыву следовали многие. А. С. Шишков и его единомышленники возражали против заимствований, которые во множестве проникали тогда из французского языка в русский, против иноземных новшеств, таких, как революция, республика, объект, сцена и подобные, против таких кальк (буквального перевода иностранных, в данном случае французских, слов), как трогательно, рассеянно, переворот и т. д. Н. И. Греч возмущался введением в обиход таких образованных на русской же основе слов, как вдохновить, вдохновитель, причисляя их к «юродивым исчадиям прихоти, безвкусия и невежества, которые насильственно вторгаются в наш язык, ниспровергают его уставы, оскорбляют слух и здравый смысл». По поводу этого Л. А. Булаховский заметил: «В аргументации Греча основное слабое место большинства пуристических высказываний - представление о возобладавшем в языке как об "органическом", "естественном", а о новом, прокладывающем себе дорогу в соответствии с новыми потребностями мысли - как об "искусственном" и потому неживом и недолговечном» (406).

Формировалась и русская грамматика. Греч, например, предписывал вместо окончания -ию в словах с основой на шипящий звук всегда писать -ью. Это привилось, но В. В. Виноградов считает, что это было сделано, «по-видимому, искусственно». А сколько тогда вносилось в русский язык такого «искусственного»! То было время, когда определенные грамматические формы «объявлялись нелитературными», «порицались», «осуждались», «категорически запрещались», «устранялись», другие же формы «выводились из просторечья» и «строго прикреплялись» к уже установившимся, приемы литературного языка были «регламентированы», «грамматика преобразована».

То было время А. С. Пушкина, кто больше всех сделал для русского литературного языка, сделал так много, что язык, на котором написаны пушкинские произведения - язык русского народа, - называют языком Пушкина.

У каждого народа были свои Ломоносовы и Карамзины, свои Пушкины. Известна роль Мартина Лютера в деле формирования немецкого национального языка: язык лютеровской Библии стал общеобязательным литературным для всех разнодиалектных областей Германии. Тот язык, на котором написан «Фауст», является общенародным языком немцев XX в., а современникам Гёте он казался чем-то в высшей степени революционным и новаторским; в хороших старых изданиях его сочинений встречается сноска чуть ли не на каждой странице (особенно в «Фаусте»), указывающая на новизну того или иного употребленного великим поэтом слова, получившего с тех пор права гражданства (397б). Большую роль в формировании лексического состава литературного французского языка играли многие французские писатели. Профессор Сорбонны Жорж Вандриес в своей известной книге «Язык» отмечает, в частности, заслуги в этом Паскаля, Лярошфуко, Бюссюэта, Монтескье и Вольтера (406а).

Говоря о роли языковедов и особенно писателей в формировании национальных литературных языков, нельзя, однако, забывать о языке народных масс, о том, по словам Лафарга, «великом источнике», из которого писатели всех эпох черпают слова, выражения и обороты.

Между двумя стадиями в развитии языка - бесписьменной и письменно-литературной, между двумя разновидностями языка - ненормализованной и нормализованной - проходит довольно заметный рубеж.

Г. Пауль, как и некоторые другие известные лингвисты, указывал на необходимость видеть различие между естественным и искусственным развитием языка, так как последнее происходит, конечно, путем сознательно регулирующего вмешательства.

В условиях социализма и вообще в новое время переход языка из бесписьменного и ненормализованного в письменный и нормализованный происходит с большой долей не только сознательности, но и организованности, с большим участием науки, теории. Выражение «языковое строительство» получило в СССР широкое распространение. Конференции по вопросам развития и нормализации новых национальных литературных языков стали явлением довольно обычным.

Вопросам языкового строительства в СССР у нас посвящено немало научных работ. К каким же выводам пришли их авторы? Проф. Г. Д. Санжеев пишет, что младописьменные языки социалистических наций отличаются от языков старописьменных тем, что их диалектная основа устанавливается не стихийно, как это происходило в эпохи античности, средневековья и капитализма, а «строго научно» (407). Н. А. Баскаков обращает внимание на то, что развитие, совершенствование и обогащение языков народов СССР в эпоху развития и становления социалистических наций отличается от тех же процессов образования литературных языков до Великой Октябрьской социалистической революции «организованной плановой разработкой вопросов», которая «строится на научной основе» (408). К такому же выводу приходят и другие авторы сходных по теме работ: сознательность, организованность, плановость, научность языкотворчества, т. е. его искусственность, характерны для формирования литературных языков в условиях социализма.

В редакционном предисловии к сборнику статей «Развитие современного русского языка» под редакцией С. И. Ожегова и М. В. Панова говорится об активизации «процесса разрешения теоретически и практически чрезвычайно важного вопроса о возможностях сознательного вмешательства в современное развитие языка» (409). Эту же идею высказал Константин Федин: «Важно то, что в наше время мы сознательно (организованно и на научной основе, т. е. на основании изученного опыта) участвуем, вернее, хотим или хотели бы участвовать в конструировании речи *, в ее развитии» (410).

Можно предположить с достаточным основанием, что создание всеобщего языка, его функционирование и дальнейшее развитие под контролем созданного в будущем всемирного интерлингвистического центра - международной академии всеобщего языка и ее филиалов - окажет положительное влияние на функционирование и развитие национальных языков.

---

* Здесь слово речь употреблено в значении 'язык'.

 

4. ЯЗЫКИ ТРЕТЬЕЙ И ЧЕТВЕРТОЙ СТЕПЕНЕЙ ИСКУССТВЕННОСТИ - АПОСТЕРИОРНЫЕ И АПРИОРНЫЕ

Вторая степень языковой искусственности возникла на основе первой степени. Это - языки, нормализованные на материале языков ненормализованных, национальные языки, выросшие из донациональных. Также и языки третьей степени искусственности, апостериорные проекты всеобщего языка, возникли на основе языков второй степени искусственности, из их материала.

Встречаются среди великого множества звучащих на Земле языков редчайшие экземпляры, представляющие собой виды переходные от второй к третьей степени искусственности. Самый яркий такой пример можно найти в Норвегии. Здесь чуть ли не в каждом селении, в каждой долине, на берегу каждого фиорда, был свой говор, а то и наречие. Объединял норвежцев государственный язык - датско-норвежский, в основном датский, так называемый риксмол, или теперь букмол, что значит 'книжный'. Но во второй половине XIX в. в противовес этому чужеземному языку, ставшему языком горожан и вместе с тем языком литературы, поэт и филолог из крестьян Ивар Осен создал из элементов нескольких крестьянских говоров новый язык - ландсмол, т. е. 'сельский'. Противники ландсмола отвергали его как искусственный, однако он распространился по стране, стал таким же живым и литературным, как букмол, стал именоваться - нюнорск (новонорвежский), на нем ведется и преподавание в значительной части норвежских школ. Так у одного народа образовалось два национальных языка. А недавно появился и третий, созданный на основе букмола и нюнорска,- самнорск, которому, по замыслу его создателей и сторонников, надлежит стать единым национальным языком норвежского народа.

Один из его ревностных поборников - поэт Аудун Биркеланд - в беседе с посетившим его советским писателем Геннадием Фишем выразил уверенность в том, что это детище норвежских лингвистов, искусственно созданное, станет живым. Впрочем, поправился Биркеланд, почему «искусственно созданное», когда в самнорске «сознательно слиты стихии двух живых, признанных народом языков? Наплевать, что раньше никогда так не кодифицировался, не шел сверху, а вырастал снизу живой язык,- сказал поэт, слагавший стихи на самнорске.- Так ведь раньше и считали его явлением иррациональным. А потом, почему всегда надо равняться на то, что было раньше?.. Мы впервые в мире сознательно взялись управлять развитием языка!» (411).

Лингвисты обратили внимание на то, что неправильные формы в системах склонений и спряжений более древнего происхождения, чем правильные: в своем развитии исторический язык движется от хаотичности к плановости. Национальные языки, схваченные литературными нормами на полпути от одного к другому, сочетая в себе раннюю хаотичность (как бы естественность) и позднюю плановость (искусственность), очень замедляют это развитие, апостериорные языки, искусственность которых на степень выше, гораздо более упорядочены. Не вполне логичны натуралистические языки-проекты третьей степени искусственности. Начало натуралистической школы в интерлингвистике положил Эдгар де Валь своим Окциденталем, Де Валь нашел, что Эсперанто, Идо и им подобные проекты слишком регулярны и логичны, т. е. слишком искусственны. В своем проекте он допустил уступки нерегулярности национальных языков - ив орфографии, и в словообразовании, и в словоизменении.

Во французском учебнике Окциденталя (283) приведено в переводе де Валя известное стихотворение Г. Гейне «Ein Fichtenbaum steht»:

Un pine sta solitari
In nord sur calv altur.
It sominia. Circum it glasie,
De nive alb covritur.
It reva pri un palme
Lontan in Orient,
Quel morn e solitari
Sta trist sur rocc ardent.

Как видно из этого восьмистишия, имена существительные в Окцидентале не оформляются определенным окончанием: считается, что тем самым они сохраняют «свой естественный вид» *. Глаголы в инфинитиве оканчиваются на -r : star - стоять. Чтобы образовать настоящее время, достаточно отбросить конечное -r : sta - стоит.

Американский Интерлингва спроектирован в этом же духе. Таков и Мондиаль шведского филолога Хелге Хеймера (1943) и некоторые другие лингвистические проекты.

А вот небольшой прозаический отрывок на одном из языков, который вполне может сойти за романский:

...То esez via dezirego, yuna heredanti di civilezeso, efektigita da l'integro mondo; to esez via esforco; to esez via tasko. Laboroz fervoroze рог l'universala paco!

...Пусть это будет вашей мечтой, юные наследники цивилизации, собравшиеся со всего света; пусть будет это вашими усилиями; пусть будет это вашей задачей. Работайте страстно для всеобщего мира!

Это - отрывок из произведения Анатоля Франса «Студенческий дом в Париже», написанного в 1910 г. О смысле многих слов легко догадаться даже не знающему ни одного из романских языков; во всяком случае понятны такие слова, как yuna, civilizeso, universala paco... Можно ли сказать, что эти слова искусственны? Ведь они общи для многих западноевропейских «естественных» языков. Вся их искусственность сводится к тому, что категории частей речи имеют по одному определенному окончанию.

Грамматика Идо логически упорядочена. В этом и выражается вся искусственность логических систем апостериорных языков-проектов. Их лексический материал мало чем отличается от того, из которого состоят языки второй и первой степеней искусственности, этнические, так называемые естественные. Так что рассматривать те и другие как противоположности, усматривать между ними какую-то непроходимую пропасть нет никакого основания.

Общечеловеческий язык закономерно будет языком третьей степени искусственности, основанным на языковом опыте человечества. Представления о том, что языком всемирного коммунистического общества станет один из эволюционно сложившихся языков (национальных, т. е. языков второй степени искусственности), с этой точки зрения, также антиисторичны.

Значительная часть населения Земли, которая еще не умеет ни читать, ни писать, говорит на языке или диалекте, не имеющем литературных норм, или этими нормами не пользуется, стоит еще на первой ступени языкового развития. Общества, которые в своей языковой практике руководствуются литературными - национальными - нормами, стоят на второй ступени языкового развития, они не только говорят на своем языке, но и читают и пишут на нем. Относительно небольшая часть людей (однако насчитывающая уже сотни тысяч человек) приобщилась к тому или иному языку третьей степени искусственности - международному в проекте. После того как проблема всеобщего языка будет решена на прочной научной основе и народы мира получат общий язык нового типа, человеческое общество постепенно поднимется на третью - действительно высокую - ступень языкового развития. Поднимется ли когда-нибудь человечество и на четвертую ступень в своем языковом развитии - сейчас судить трудно, но теоретически это вполне допустимо.

Априорные проекты всеобщего языка, основанные на классификации всех понятий и буквенной символике корней, создаются и в XX столетии. В качестве примера рассмотрим проект Ро, опубликованный Эдуардом П. Фостером (США) в 1906 г. в восьми-страничной брошюрке. В дальнейшем последовало несколько переизданий ее, а в 1920 г. вышел Ро-английский словарь. Минуло полвека, а Ро остается лишь забавой кучки фантазеров, мечтающих (или мечтавших?) разрастись в «подлинно международное общество», включающее членов во всем мире.

Как и в других априорных проектах, здесь каждая буква - символ. И весь язык - как стройно вычерченная во всех мельчайших деталях схема. Еbа- быть, neba - не быть, ab el - я есмь, ad el - он есть, taf - день, tafab - воскресенье, tafac - ронедельник, bа - вещь, bab - элемент, babgad - водород, bеb - газ, bebaf - пар, bib - небо, bicam - погода, bical - климат, cibo - равный, cibno - неравный, cid - много, cidno - мало, eb selab - надеяться, eb kecav - гулять... Фраза «Если вы с нами в надежде сделать Ро всемирным международным языком, напишите нам» выглядит на Ро так: «Uf ас el ir abz in at selab ebi Ro at ixracamo ate bubar rufec id abz» (412).

He исключена возможность, что будущие создатели всеобщего языка найдут в практически безуспешных проектах, подобных Ро, и что-нибудь ценное.

Для интерлингвистов представляет интерес принцип медиализации (усреднения), по которому построен проект И. Вейсбарта Медиаль (1922). Принцип этот состоит в образовании слова интернационального языка из двух и более слов национальных языков. Например, из немецкого слова Freude и французского joi (жуа), означающих 'радость', Вейсбарт сконструировал слово joide (жойде). По этому принципу созданы и некоторые другие интерлингвистические проекты, в частности Логлен (Loglan), опубликованный в 1960 г. в США Дж. Брауном (Broun). Из восьми исходных для Логлена языков медиализированы все его знаменательные (лексически полнозначные) слова, например groda - большой, blanа - синий и т. д. Медиализированная лексика характеризует тип языка как переходный от третьей к четвертой степени искусственности; ближе он к типу LA-3.

---

* Если в Окцидентале все имена существительные, и собственные и нарицательные, не имеют определенного окончания, то в Эсперанто и Идо, как уже говорилось, все они оформляются окончанием -о (в единственном числе). Возможен и такой вариант: все нарицательные имена существительные оканчиваются на о (в единственном числе), а имена собственные общего окончания не имеют.

 

5. ВОЗМОЖЕН ЛИ НАУЧНЫЙ СИНТЕЗ ЯЗЫКОВ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА?

Известно, что языки в своем эволюционном развитии не только разветвляются, но и скрещиваются, смешиваются, что в очень многих языках встречаются во множестве общие по происхождению слова, а также словообразовательные морфемы, сходные грамматические категории. В языках и много различного, но и много общего. Вопрос об интернациональной лексике неоднократно поднимался на страницах лингвистических журналов и сборников.

Интернационализмами в лингвистике называются слова, представляющие собой фонемические и морфологические варианты слов; первоисточника, распространившиеся в неродственные языки и имеющие в них одинаковые или сходные значения. Как уже говорилось здесь, такие слова лучше бы назвать интеронимами. Но в скольких же неродственных языках должно встретиться слово общего происхождения, чтобы считаться интернациональным? Не менее чем в трех, утверждают некоторые лингвисты. Но это мнение далеко не общее среди них. О других мнениях на этот счет упомянул в своей статье на эту тему М. М. Маковский: одни считают, что такое слово должно встречаться «во всех культурных языках», другие - «в ряде языков», третьи - «в двух-трех языках, не обязательно мировых», четвертые - «не менее чем в двух мировых» (413).

Так что интернациональное слово - понятие в лингвистике чрезмерно широкое, несколько неопределенное. Это - во-первых. Во-вторых, как греческий и особенно латинский языки породили большое число таких интеронимов в европейских языках, так и арабский язык дал начало общим словам в языках иранских, тюркских, отчасти африканских народов. Есть свои языки-источники и в Азии. М. М. Маковский предлагает такого рода слова называть регионализмами, поскольку всемирных слов-интернационализмов (интеронимов) нет.

Но значит ли это, что лексическая основа общечеловеческого языка не может быть общечеловечна, всемирна? Значит ли это, что невозможен научный, но вместе с тем, так сказать, органический (в смысле 'однородный', 'целостный') синтез в принципе всех языков? Значит ли это, что язык коммунизма не сможет «органически» вобрать в себя лексические заимствования из всех (практически - из целесообразного максимума) языков?

Чтобы найти правильный ответ на этот вопрос, следует обратиться к национальным языкам. Называются эти языки национальными, но состав большинства интернационален, образовался в большей или меньшей мере из иноязычных заимствований. Органически ли восприняли их национальные языки? Оказывается, не очень. По мнению, например, Ф. Роваи, в английском языке собраны детали со всего света, но они не составляют гармоничного целого. В русском языке много заимствованных слов живут «иностранцами» - их иностранное, иноязычное происхождение сразу чувствуется. Иноязычные по происхождению, т. е. заимствованные, слова, можно было бы называть инонимами. В русском, как и в каждом, языке есть инонимы староассимили-рованные, заимствованность которых не ощущается, и новоассимилированные, заимствованность которых явна, и есть инонимы неассимилированные: не подчинившиеся русскому грамматическому строю несклоняемые имена существительные.

В русском языке всем существительным полагается склоняться - изменять падежные флексии, а иностранные слова, оканчивающиеся на о и другие гласные, не склоняясь, своей неизменностью как бы выпирают из общего строя. В городе есть театр, кино - непонятно, одно кино или не одно, да и само слово кино многозначимо и как-то неоформлено в значении 'кинотеатр'. Русские говорят: поехать поездом, трамваем, метро - м в конце метро поставить нельзя; слово это не склоняется, но людям, не очень стесненным нормами грамматики, аналогия подсказывает говорить закономерно, хотя грамматически и неправильно: поехали метром. Покрыть одеялом - правильно, а покрыть палътом - неправильно, надо: покрыть пальто, но здесь пальто - как прямое дополнение, аналогично покрыть одеяло (чем-нибудь). Вешалка, разбухшая от пальто. От одного? Нет, от многих. Вешалка, разбухшая от польт было бы понятно, но так ни написать, ни сказать по правилам нельзя. Значит, русский язык далеко не все заимствования усвоил органически! И не только русский язык.

Очевидно, иноязычные заимствования должны подчиняться фонемическому и грамматическому строю языка, в который они вошли. Тогда получается «органический синтез». И тогда язык может впитывать в себя слова из каких угодно языков - они не будут восприниматься как инородные тела в родном языке. Ведь в русский язык вошло превеликое множество слов из самых различных, совсем ему не родственных языков, вошло и, так сказать, обрусело. Хлеб, изба, кадка, бутылка, буква, кошка, капуста, морковь, слива, редька, репа, пушка и сотни подобных слов - не русские по происхождению!

Собака - русское слово по происхождению? Нет, персидское: spaka (русское - пес). Топор - исконно русское слово? Нет, тоже из персидского языка: tabor. И много - десятки - еще других персидских, иранских слов вошло в бытовую лексику русского языка. Товар - исконно русское? Нет. Это слово пришло из тюркских языков и означало сперва 'скот', 'стадо', 'обоз', откуда товарищ. - ссообозник. Чулок? Тоже тюркское заимствование. И десятки других повседневно употребляемых нами слов вошло в наш язык из турецкого и татарского языков. Магазин? Это - слово из арабского языка (пришло через Западную Европу). Кондитерская и еще множество других арабских слов мы произносим, не подозревая об их происхождении. Галстук и немало других - из немецкого (Halstuch - шейный платок). Сельдь и ряд других таких же употребительных слов осталось от варяг. От финнов пришло севрюга и некоторые другие. Мыза - из эстонского языка, пельмени - из языка коми, тюлень - из саамского. Масса каждодневно употребляемых нами слов унаследовано русским языком из церковнославянского, начиная со слова здравствуй(те). Слово критика и множество других пришло на Русь из Греции. Картина и другие - из Польши. Рота - через польский язык из чешского. Брюки и большинство слов по мореплаванию - из голландского. Вагон и другие - из английского. Уйму слов передал русскому языку французский. Латынь дала ему (как и многим другим языкам) едва ли не большинство научных терминов. Банк и другие финансовые и музыкальные термины - из итальянского. Гитара и некоторые другие - из испанского. Несколько слов, в их числе кукуруза, - из румынского. Несколько слов, например колбаса, - из еврейского. Чай - из китайского. Кимоно - ясно и без пояснения, что из японского...

Если национальные языки состоят больше или меньше чем наполовину из заимствований, то почему не может состоять целиком из заимствований всемирный интернациональный язык?! Если национальные языки отнюдь не все инонимы восприняли органически, то в общечеловеческий язык разноязычные элементы войдут органически потому, что все без исключения будут подчинены его фонемическому и грамматическому строю, его орфографии. Например, если в нем не будет носовых звуков, то французские слова потеряют в нем эти звуки (как потеряли они их и в русском языке).

Все это и создаст однородность языка, которую называют его органичностью (хотя язык - не организм, а сложная система социально осмысленных условных знаков). По сравнению с однородностью и целостностью всеобщего языка все эволюционно, исторически сложившиеся языки покажутся недостаточно однородными, недостаточно целостными, т. е. недостаточно органическими. Впрочем, разве всеобщий язык не будет также исторически сложившимся языком? Разве исторически означает только эволюционной Разве революция - не та же история?

По какому же принципу отбирать корни слов для словаря общечеловеческого языка? По численности народа, который говорит на том или другом языке? Думается, что одни демографическо-количественные факторы не могут быть положены в основу принципа отбора. Наиболее разумным и справедливым представляется принцип учета всех этимологических оснований. Таких оснований семь.

Другим основанием для отбора элементов лексики может быть распространенность того или иного языка вне своей исконной территории, своего народа-создателя. Третье основание - распространенность слов, исконных для данного языка, в других языках, дальнородственных и неродственных. Четвертое - достоинство самого языка в оценке сравнительно-критического метода лингвистического анализа, который интерлингвистике предстоит разработать вместе с проблемой прогресса в языке. При разработке этого метода как составной части лингвистического аспекта проблемы всеобщего языка эти лингвистические основания могут быть довольно точно и объективно определены. Менее точно определимы остальные три основания, однако и они должны приниматься во внимание как социологические: вклад народа или народов, говорящего или говорящих на данном языке, в развитие всемирной цивилизации, всемирной прогрессивной культуры; его вклад во всемирную революцию - в освобождение и объединение трудового человечества; этнические и региональные доводы. Этнические и региональные доводы в отборе лексических элементов для всеобщего языка заключаются в том, что для обозначения всего того, что специфически свойственно данному району мира (его природе - климату, флоре и фауне, общественной историй, культуре, быту и обычаям его населения), слова должны заимствоваться из языков этого района.

Западные интерлингвисты не без основания считают этимологию (происхождение, источники, отбор) лексики всемирного международного языка наиболее трудным вопросом интерлингвистики. У них выдвигались и практически применялись при создании языков-проектов апостериорного типа лишь два этимологических принципа: окцидентализм (главные языки западноевропейской культуры) и окцидентализм с минимумом ориентализма (к главным языкам Европы добавляются три главных языка Азии - китайский, японский и хинди, как, например, в Логлене; в некоторых случаях - и арабский). В лучшем случае мы имеем здесь принцип целесообразного минимума языков. Ему можно и должно противопоставить принцип целесообразного максимума языков: привлечь в качестве сырья для общечеловеческого языка как можно больше языков всего земного шара (в пределах практически возможного).

Самые различные языки будут давать или «подсказывать» (как прототипы) всеобщему языку не только свои лексические, но и грамматические элементы, грамматические категории и выражающие морфемы.

Иногда говорят: языки типа Эсперанто и Идо легки по крайней мере для европейцев и американцев (американцев - в смысле жителей Америки, а не только жителей США), тогда как язык, представляющий собой синтез максимума языков человечества, будет труден для всех. Да, нельзя сказать, что на стороне идеи синтеза языков человечества одни только плюсы. Вряд ли может быть такое решение проблемы всеобщего языка, которое состояло бы из одних плюсов и не имело бы никаких минусов. Оптимальный вариант решения должен содержать максимум плюсов и минимум минусов.

Известная трудность овладения всеобщим языком, представляющим собой синтез языков человечества, безусловно, возникнет. Но только на первых порах - только для одного поколения человечества или, скажем точнее, для тех поколений, которые будут свидетелями завершения создания всеобщего языка и его первоначального распространения. Именно им предстоит преодолеть в овладении всеобщим языком то, что можно было бы назвать барьером трудности. Этого барьера трудности, в который включится и новый алфавит, бояться не следует, помня, что всеобщий язык будет создаваться не для одного и не для двух-трех, а для всех -- по крайней мере для очень и очень многих - грядущих поколений.

Когда одновременно живущие поколения овладеют всеобщим языком и он станет им привычным, всем последующим поколениям он будет даваться легко. При своей логически правильной структуре он и для первого поколения будет легче, чем любой национальный язык, изучаемый как иностранный. Английский, французский или немецкий языки для русского человека или русский язык для говорящих по-английски, по-французски или по-немецки гораздо труднее, чем будущий всеобщий язык для всех них и всех остальных людей. Не следует гнаться только за легкостью всеобщего языка для части населения Земли, но также не следует заранее преувеличивать его трудность для первых его употребителен и носителей. Все-таки этот грядущий всеобщий язык, согласно концепции, которой придерживается автор и которая, конечно, может и, вероятно, будет кем-нибудь оспариваться, будет языком не минимальных вспомогательных функций (таким он будет сравнительно недолго), а основным языком нового человечества с тенденцией к максимальному расширению функций.

Гипотеза максимального расширения функций всеобщего языка заставляет сделать вывод, что этот язык должен быть с самого начала своего существования готовым к выполнению все больших и больших функций. Стремление к возможно большему совершенству всеобщего языка и достижение такого совершенства в окончательном проекте всеобщего языка, разумеется, не исключает его дальнейшего контролируемого развития.

Еще один вопрос может вызывать сомнения: а не распадется ли живой язык нашей планеты в условиях двуязычья на диалекты? Думается, что нет. Диалекты - пережитки феодальной раздробленности общества. А всемирное общество идет к единству. Единство всемирного языка будут в новых исторических условиях поддерживать: запись и передача на расстояния человеческого голоса с помощью радио, телевидения, кино, грампластинок и магнитофонных лент, школа, печать и литература, личные контакты жителей всех стран, повышающийся образовательный и культурный уровень населения земного шара.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ЯЗЫК КАК ОДНА ИЗ ПРОБЛЕМ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ МИРА

В предшествовавших главах рассмотрены четыре теории всеобщего языка: теория вспомогательного языка, теория двух всеобщих языков, вспомогательного и единого, теория выделения всеобщего языка из национальных и теория всемирного слияния языков. У каждой из них - свои варианты. Первая имеет два главных варианта: теория априорного языка и теория апостериорного языка. Основной вариант теории последовательно двух всеобщих языков - превращение Эсперанто во вспомогательный язык и отсрочка решения проблемы единого языка до всемирной победы социализма. Основной вариант третьей теории - превращение английского языка во всеобщий. Главные варианты четвертой теории - всемирное слияние всех этнических языков, искусственно ускоренное, и всемирное стихийное слияние всех национальных языков, то и другое - в условиях всемирного социализма. Некоторые из вариантов этих четырех теорий имеют и свои подварианты.

Излагаемая в настоящем трактате пятая теория всеобщего языка не представляет собой огульного отрицания предшествующих теорий: она берет от них то, что есть в них положительного. От теории навсегда вспомогательного языка и теории последовательно двух всеобщих языков теория научного синтеза языков человечества берет признание возможности и необходимости сознательного, целенаправленного создания языка международного общения; от теории выделения всеобщего языка из национальных - признание значения живого всеобщего языка во всех его функциях, начиная от функции повседневного общения - бытовой - и кончая функцией формы художественной литературы - функцией поэтической; от теории всемирного слияния языков -¦ признание необходимости того, чтобы всеобщий язык включил в себя элементы по возможности всех национальных и даже всех этнических языков. Эти идеи получают впервые в пятой теории всеобщего языка сочетание и развитие.

Вместе с тем излагаемая в настоящей работе теория содержит в себе и существенные черты, принципиально отличающие ее от каждой из предшествовавших интерлингвистических теорий. Первое из ее собственных положений состоит в том, что вспомогательный международный и единый общечеловеческий-это не два разных языка, не две различные проблемы, а один язык в разные периоды истории, одна проблема. Как уже говорилось, главное назначение такого всеобщего языка до полной победы коммунизма во всем мире - быть основным языком трудового человечества. В течение переходного, безусловно длительного, периода всемирной истории быть лишь вспомогательным языком для него будет уже слишком мало, а быть единым - еще слишком много. Закономерно поставить вопрос о таком языке нового человечества, который выполнял бы функции большие, чем вспомогательный, и меньшие, чем единый, но начал бы свое существование как вспомогательный, заключая в себе потенциальную возможность (при дальнейшем контролируемом развитии) перерасти в конце концов в единый.

Теория основного языка нового человечества является последовательным продолжением поисков ответов на вопросы, когда и как возникнет всеобщий язык, каким он может и должен быть и каково его назначение в той исторической перспективе, которая открывается с позиций марксизма-ленинизма. Одна из особенностей этой теории заключается в ее многоаспектности - многоаспектном рассмотрении проблемы всеобщего языка. В первой главе, преимущественно в третьем ее разделе, она была рассмотрена в аспекте технико-экономическом, в последующих - в историко-критическом. В настоящей, заключительной, главе она рассматривается в остальных аспектах: социально-политическом, методологическом, философском, социологическом, культурно-историческом и логико-лингвистическом.

1. ОБЩЕСТВЕННЫЕ СИЛЫ, СПОСОБНЫЕ ПРЕТВОРИТЬ В ЖИЗНЬ ИДЕЮ ВСЕОБЩЕГО ЯЗЫКА

Идущая из глубины веков идея рационального языка для международного, интернационального общения получила новую и впервые реальную основу лишь после того, как возник пролетарский интернационализм, нашедший идейно-теоретическое и организационно-практическое воплощение в Международном товариществе рабочих - в Первом Интернационале. Переписка, обмен сведениями между трудящимися одних и тех же профессий, но разных наций уже тогда стали насущной потребностью.

На Лондонской конференции Международного товарищества рабочих 20 сентября 1871 г. Карл Маркс говорил, что интернациональному объединению профсоюзов (тред-юнионов) препятствует различие языков (415).

Чем более распространялись из Западной Европы социалистические идеи и порожденное ими социалистическое движение, тем ощутимее становились трудности и неудобства многоязычья всемирного общества. Марксу и Энгельсу приходилось очень много времени и труда посвящать изучению языков, и жизнь ставила перед ними все новые языковые требования. В письме Энгельса от 9 июня 1893 г. в редакцию болгарского сборника «Социал-демократ» есть такие знаменательные строки: «Требования, предъявляемые интернационализмом, растут с каждым днем. До 1848 г. можно было удовлетвориться тем, что в известной мере знаешь главные языки Западной и Центральной Европы, теперь же дело дошло до того, что мне на старости лет приходится еще изучать даже румынский и болгарский языки, чтобы следить за продвижением социализма на восток и юго-восток...» (416).

Занятые разработкой вопросов, более насущных для рабочего класса, основоположники марксизма не имели возможности заняться проблемой общего языка пролетариев всех стран, всех трудящихся.

В одном из писем Энгельс писал, что у Маркса и у него самого «не всегда находилось достаточно времени, места и поводов отдавать должное... остальным [кроме экономики] моментам, участвующим во взаимодействии» (417).

Вопрос о всеобщем языке был затронут на II конгрессе Первого Интернационала, происходившем в Лозанне с 2 по 6 сентября 1867 г. На одном из заседаний была принята резолюция в защиту идеи всеобщего языка: «Конгресс считает, что всеобщий язык и реформа орфографии были бы всеобщим благом и весьма содействовали бы единению народов и братству наций» (418).

На конгрессе обсуждался вопрос о необходимости упрощения французской, английской и других национальных орфографий; в прениях был затронут и вопрос о всеобщем языке. Один из ораторов - журналист Чарльз Лонге (Longuet) - заявил, что он не верит в будущее фонографии (фонетической орфографии) «по той же причине, по какой не верит в создание всеобщего языка». По этому замечанию можно судить о том, что под всеобщим языком имелся в виду какой-то совершенно новый язык, сознательно созданный, а не один из существующих в качестве всеобщего. Путая особенности и закономерности возникновения языков отдельных народов в прошлом с особенностями и закономерностями возникновения всемирного международного языка, наряду с народными, в будущем, Лонге заявил, что языки-де создаются сами собой, мало-помалу, постепенно.

Как возражение против таких распространенных эволюционистских, эмпирических взглядов на возникновение всеобщего языка, ставивших под угрозу саму идею такого языка, председательствующий - проф. Джемс Гийом (Guillaum) - вынес на голосование резолюцию в защиту идеи всеобщего языка заодно с утверждением необходимости орфографической реформы в языках национальных: то и другое было бы актами сознательного вмешательства в область языковых отношений, актами разума. Во французском оригинале (на русском языке материалы конгресса не опубликованы) эта резолюция сформулирована так: «Le Congres est d'avis qu'une langue universelle et une reforme de l'orthographie serait bienfait general et contribuerait puissamment a l'unite des peuples et a la fraternite des nations» (419).

Впоследствии Джемс Гийом вспоминал: «Конгресс высказал также пожелание о необходимости введения единого всеобщего языка, который способствовал бы сближению и объединению народов» (419).

В XX столетии потребность в общем языке всех народов возросла во много раз.

Коммунист Анри Барбюс, страстный поборник идеи всемирного международного языка, писал, что осуществление этой великой идеи «абсолютно необходимо для организации мира сообразно разуму и справедливости». Не без основания он считал, что общность языка явилась бы одной из положительных основ пролетарского интернационализма. С глубокой убежденностью он утверждал: «Прежде всего нужно, чтобы люди, если они хотят освободиться от вековых цепей и от всех предрассудков, еще худших, чем цепи, которые до сих пор держали их стадо в повиновении,- нужно, чтобы они понимали друг друга. А для того чтобы понимать друг друга, нужно говорить на одном языке» (421а).

Против принципа искусственного международного языка написано немало всяких возражений,- их Барбюс решительно отвергал: «Все возражения, написанные против принципа вспомогательного языка, не имеют никакой цены. Они исходят либо от людей с узким кругозором, которых смущает эта великая идея и которые ничего не смыслят в прогрессе, либо от шовинистов - людей еще более ограниченной породы, которые не допускают, чтобы весь мир не принял их собственного языка...» (421б).

Максим Горький писал в 1923 г: «Необходимость единого языка для интернационального пролетариата обусловливается единством классовых желаний и целей пролетариата... Можно ли отрицать, что язык, единый для всех, даст мощный толчок прогрессу культурного развития? Нельзя. Значит следует признать необходимым создание и развитие такого языка» (393).

В 1928 г. великий пролетарский писатель повторно выразил ту же мысль: «Стремление создать язык, единый для всех людей, - одно из тех дерзких до безумия стремлений, которые всегда служили, ныне служат и всегда будут служить делу организации мира по воле человека и для безграничного развития способностей человека. Неоспоримо, что, говоря одним языком, трудовое человечество значительно скорее поняло бы единство своих интересов...» (384).

Идею создания общего языка трудового человечества очень хорошо изложил в то время и Илья Эренбург: «...Нет сомнения, вскоре строительство всемирного языка станет задачей не отдельных чудаков, а всего человечества... Интернациональные рабочие организации начинают понимать назревшую необходимость. Возможно, Эсперанто не устоит, будет сметено чем-либо более совершенным. Для меня ясно одно: человечество приближается к тому возрасту, когда вместо лепета предков оно создаст себе новый, единый язык» (423).

Известный советский историк и государственный деятель Н. М. Керженцев (1881-1940) писал в январе 1919 г. в «Известиях ВЦИК» (№ 8): «Первая в мире Социалистическая Республика имеет все основания для того, чтобы поставить на очередь дня вопрос о международном языке и приступить практически к его разрешению: она не только может, но и должна во имя идеалов, исповедуемых ею и движущих ее, взять на себя инициативу в практическом разрешении вопроса о международном языке, обратившись к другим народам с призывом последовать в этом вопросе за нею».

Но ни в первые годы социалистической революции, ни в последующий ее период для этого еще не созрели ни объективные, ни субъективные предпосылки, рано было говорить о практическом решении проблемы языковой общности трудового человечества.

Для возникновения всеобщего языка недостаточно объективной необходимости его, нужно еще такое осознание этой необходимости, которое вызовет к жизни практичесукю силу, достаточную для осуществления идеи такого языка.

Буржуазные интерлингвисты считают, что даровать человечеству общий язык может и один человек - тот или иной автор упрощенного проекта вспомогательного языка, даже интерлингвист-любитель - священник, студент-медик, врач, инженер и т. д.

Это обрекает попытки решить проблему международного языка в условиях капитализма на неудачу, что, однако, не может дискредитировать саму идею создания такого языка.

Марксизм-ленинизм, как известно, не отрицает индивидуального творчества и вообще роли выдающихся личностей в истории, в развитии культуры, но признает, что не отдельные выдающиеся личности, а народ - подлинный творец истории и подлинный языкотворец. Как бы ни была велика роль отдельных писателей, поэтов и ученых-языковедов в нормировании литературных языков, народ - не только носитель своего языка, но и на протяжении своей истории его создатель.

Можно с уверенностью предположить, что в создании общечеловеческого языка творчество отдельных личностей будет сочетаться с творчеством больших научных коллективов в разных частях мира и народных масс.

Само собой разумеется, что никто никогда не начнет организовывать многоколлективно-массовое создание всеобщего языка без предварительной теоретической разработки проблемы, без планового развития науки об этом языке. Только передовая наука, верная теория могут дать полную уверенность, что это дело на правильном пути и успех ему обеспечен, что для каждой детали языка освобождающейся от капитализма планеты будет найдено наилучшее решение. Создание научной теории всеобщего языка - первый этап многоэтапного решения этой проблемы.

Проблема всеобщего языка - нового и лучшего языка нового и лучшего мира - может и должна быть решена, на основах научности, массовости и организованности. Это - одна из важнейших проблем революционного переустройства всего земного мира.

 

3. ЗАВТРАШНЕМУ МИРУ - ЕДИНЫЙ ЯЗЫК НАУКИ, ТЕХНИКИ, ЭКОНОМИКИ.

Анализируя задачи международного рабочего движения, В. И. Ленин подчеркивал необходимость иметь в виду «тенденцию к созданию единого, по общему плану регулируемого пролетариатом всех наций, всемирного хозяйства как целого». Тенденция эта, писал он, «вполне явственно обнаружена уже при капитализме и безусловно подлежит дальнейшему развитию и полному завершению при социализме» (85).

Эта тенденция выдвигает все настоятельнее проблему единого международного языка научной, технической и экономической информации, который обеспечивал бы сопоставимость последней на всех участках и уровнях учета, планирования и управления народными хозяйствами социалистических стран, а в более отдаленном будущем - и единым всемирным, социалистическим хозяйством, позволил бы максимально механизировать и автоматизировать эту информацию средствами кибернетики.

Велика роль терминов в современном научном, техническом и экономическом прогрессе: они могут тормозить его, если в них царит беспорядок, и могут ему способствовать, если упорядочены.

Прогнозы на будущее здесь позволяет делать изучение роли терминов в современных народных хозяйствах, в частности и в особенности в хозяйстве Советского Союза. Ведь термины, обслуживающие народное хозяйство, - основа производственных номенклатур, наименований, которые удобно называть номенами. Если тема «Язык и общество» давно привлекает внимание лингвистов и социологов, то должна будет привлечь их (а также экономистов) внимание и тема «Язык и экономика» (практическая, прикладная экономика).

Язык своей терминолексикой оказывает на экономику, на производство незаметное, неучитываемое, но определенное влияние: либо положительное, либо отрицательное. Вопросы терминологии* и терминологическая проблема в целом в наше время приобретают первостепенное значение, международное.

В народном хозяйстве Советского Союза на сегодня еще действует большое количество классификаторов и номенклатур. Всесоюзные классификаторы и номенклатуры продукции Госплана СССР отличаются от таковых Центрального статистического управления (ЦСУ), а те и другие не совпадают с классификаторами и номенклатурами главных управлений по межреспубликанским поставкам и т. д. и т. д. По одним классификаторам и номенклатурам у нас планируют, по другим строят, по третьим вводят в строй, по четвертым учитывают, по пятым-десятым производят, по-каким-то там еще распределяют и торгуют. И терминологический разнобой в них невероятный!

Сложнейшая область производства - машиностроение. Одна и та же машинная деталь, имеющая одно и то же назначение, одинаковые свойства и качества, для сельскохозяйственных машин имеет одно название и одну цену, для транспортных машин - другое название и другую цену, для авиаконструкций - третье название и третью цену. Это типично для параллельного «многономенклатурья»! *

Выражаемый одной формулой химикат называется в разных официальных документах и печатных изданиях - научных, учебных - то, например, азотно-кислый кальций, или кальций азотнокислый, то кальциевая селитра, или селитра кальциевая, то известковая селитра, или селитра известковая, то норвежская селитра, или селитра норвежская, то кальций нитрат, или нитрат кальция (89).

Проведенное в 1962 г. в Академии наук СССР совещание по номенклатуре неорганических химических соединений констатировало: «До сих пор в химической литературе нет единства терминологии. Более того, непрерывно появляются новые и новые виды и классы соединений, наряду со старыми названиями известных соединений появляются и бытуют новые; номенклатура дробится, и хаос в ней возрастает. Все резче вырисовывается несоответствие отдельных разделов номенклатуры теоретическим представлениям» (90а).

Проницательно писал в 1788 г. великий химик Антуан Лоран Лавуазье (Lavoisier, 1743-1794), создавший со своими сотрудниками первую терминосистему химии: «Нельзя ни усовершенствовать язык без усовершенствования науки, ни усовершенствовать науку без усовершенствования языка, и как бы ни были достоверны факты, они будут вызывать ошибочные представления, если у нас не будет точных выражений для их передачи» (91).

Почти два столетия прошло с тех пор. Ученые до сих пор не могут взять всецело под свой контроль развитие терминологической лексики в стихийно развивающихся языках.

Эта пресловутая «естественность», столь дорогая сердцу противников искусственного всеобщего языка, имеет самое отрицательное влияние на науку, технику, экономику. Научные работники, разрабатывающие одни и те же проблемы в различных научных дисциплинах и пользующиеся для выражения одних и тех же понятий различными терминами и буквенными обозначениями, не всегда могут понять друг друга, хотя говорят, читают и пишут на одном языке. В результате «естественного» беспорядка в терминосистемах научно-исследовательские работы дублируются, достигнутое в одной области не применяется в других, напрасно расходуются силы и средства, как писал в отраслевом журнале, имея в виду теорию переноса излучений, проф. Р. А. Сапожников (Ленинград) (92).

В конце 50-х и в первой половине 60-х годов в издающихся на русском языке отраслевых журналах было помещено свыше сотни статей, заметок и писем в редакцию (93), в которых содержатся подкрепленные конкретными примерами жалобы на то, что анархия в языке науки, техники и экономики пагубно отражается на научном, техническом и экономическом прогрессе страны.

Несовершенство, неупорядоченность терминологической лексики вносит путаницу в документацию, разработку инструкций и методик, определение квалификаций тарифно-квалификационных справочников; затрудняет подготовку специалистов и обмен опытом; порождает недоразумения в дискуссиях, а иногда и ведет к ненужным дискуссиям; осложняет понимание новых производственных методов и освоение новых производств; оказывается серьезной помехой при кодировании научной информации, при механизации информационного поиска, даже минимальной, и при разработке усовершенствованных методов индексирования, требующих максимальной определенности и однозначимости записи информации; отрицательно сказывается на качестве реферативных обзоров; мешает установлению приоритета на изобретения, открытия и рационализаторские предложения; осложняет координацию научно-исследовательских работ; ведет к просчетам и практическим ошибкам, к нерациональным встречным перевозкам одних и тех же видов продукции; путает разделение однородной продукции по основным отличительным признакам и типам изделий; затрудняет проведение правильной политики цен; вызывает затрудения и надоразумения в международной торговле, во всяком международном сотрудничестве, в частности в работе международных организаций, занимающихся изданием многоязычных терминологических словарей.

Но, пожалуй, самый большой вред народному хозяйству наносит нерациональная, неплановая терминолексика тем, что затрудняет широкое внедрение кибернетики в область учета и планирования, в управление экономикой. Дело в том, что с усложнением производства во много раз усложняются учет и все расчеты - делопроизводство угрожает стать более трудоемким, чем само производство. Производство быстро механизируется, автоматизируется (качественно и количественно), в нем находит все более широкое применение новейшая электронно-вычислительная техника, и если делопроизводство с его сложной информацией, непрерывно циркулирующей по стране по разным каналам связи, не будет так же модернизироваться, то развитие экономики неизбежно затормозится.

В управленческом аппарате Советского Союза занято уже около 10 млн. служащих. При той технической оснащенности сферы учета, планирования и управления, какая имелась у нас к середине 60-х годов, к 80-м годам непроизводительный труд, регулирующий материальное производство, потребовал бы, по расчетам украинских кибернетиков, чуть ли не 100 млн. человек (88).

Дальнейшее развитие планового хозяйства немыслимо без широчайшего внедрения в управление им кибернетики, без математических методов организации и планирования производства. Эти методы впервые были предложены не в США, а в СССР, но посвященная им книга Л. В. Канторовича, не была своевременно оценена.

Первое же применение математических методов и кибернетических счетно-решающих устройств при разработке народнохозяйственных планов на Украине (1963) показало их многообещающую эффективность: задачу, выполнимую обычным способом отраслевым отделом Госплана УССР за два с половиной года, машина М-20 решила в 35 минут (94).

В настоящее время в Советском Союзе в широком масштабе ведется разработка единого классификатора продукции и приступлено к упорядочению всех ее наименований. Это колоссальная работа. Народное хозяйство СССР выпускает всякого рода изделий во всех их разновидностях 10-15 млн. наименований, если не больше. Наименования высших и средних классификационных группировок (классов, подклассов, групп, подгрупп, видов) предполагается стандартизовать. Решение этих задач даст возможность широко внедрить кибернетику в управление народным хозяйством СССР. Страна будет охвачена единой системой информационных центров с новейшей вычислительной техникой и новейшей диспетчерской связью.

Единое всемирное социалистическое хозяйство будущего должно иметь единый классификатор всех в мире материальных ценностей. Весь земной шар после торжества социализма на всех его материках и островах покроется сетью кибернетических центров научной, технической и экономической информации, которая с быстротой радиоволн будет облетать планету, объединяя ее хозяйственную жизнь в единое целое, направляя ее развитие.

Многие ученые интересуются: а не мог бы выполнять функции языка международного социалистического хозяйства один из существующих национальных, уже выполняющий широко интернациональные функции? Не мог бы в будущем один из таких языков стать языком единого, по общим планам регулируемого, всемирного социалистического хозяйства?

Основная и наиболее разработанная часть нормативной терминологии это требования, предъявляемые к терминам (хотя и здесь еще много недостаточно исследованных вопросов). Термины должны обладать следующими основными качествами: 1) точностью, которая слагается в основном из двух принципов - однозначимости * и одновыраженности: каждый термин должен выражать только одно научно-определенное понятие, и каждое научно-определенное понятие должно выражаться только одним термином; 2) краткостью: каждый термин должен состоять из одного более или менее краткого слова или минимального словосочетания (сочетания двух более или менее кратких знаменательных слов); 3) системностью: каждый термин должен иметь формальные признаки своей принадлежности к определенной терминосистеме, основанной на научной классификации понятий.

Упорядочение терминолексики состоит в приведении той или иной совокупности терминов в большее или меньшее соответствие (максимально возможное) с требованиями терминологии.

Как отвечают на эти требования национальные языки?

От принципа абсолютной однозначимости терминологам пришлось отказаться. Они вынуждены довольствоваться принципом однозначимости относительной: каждый термин должен иметь одно значение лишь в той области знания и деятельности, в которой он применяется, и в смежных областях, если он применяется и в них. В областях не соприкасающихся термин может иметь разные значения.

Для иллюстрации этого положения возьмем хотя бы слово-термин жабры. В лексике общеупотребительной и в терминосистеме биологии жабры это органы дыхания водных животных - рыб, раков и других. Но заглянем в терминологический словарь заготовительно-штамповочных работ и там прочтем: «Жабры - длинные, узкие отбортовки по одной стороне отверстия». Слово жабры встречается и среди терминов самолетостроения и самолетовождения и означает поплавки у гидропланов.

Нельзя сказать, чтобы это было вполне.хорошо - такие переносные употребления слова жабры, но это нормативная терминология допускает.

Национальные языки содержат огромное количество терминов, не обладающих даже относительной однозначимостью. И бесчисленные жалобы на несовершенство терминов, не прекращающиеся во всех странах и на всех языках, имеющих терминолексику, вызваны прежде всего именно этой ее особенностью.

Термина одновыраженностъ как общепринятого нет, но есть такое понятие: отсутствие у термина абсолютных синонимов, дублетов. Этот принцип нарушается еще чаще, чем принцип однозначимости, даже относительной.

При упорядочении терминосистем неточность терминов все же может быть устранена. Труднее выполнимо и часто практически невыполнимо требование краткости терминов.

Особенно длинны, громоздки термины некоторых отраслей химии, как, например, соединений платиновой группы, где немало таких терминологических головоломок: тиамнацетаминдинплатотетрахлороплатеат, диаминди-валерамидинплатотетрахлороплатеат, этилендиаменмэтиламиннатродихло-роплатохлорид... Или: есть кислота метаноксидэтилдиамидофенилдитолил-карбинолдисульфоническая.

В машиностроении, да и в большинстве отраслей науки и техники, входящих в отрасли народного хозяйства, масса выдаваемых за термины описаний понятий, этих терминов-характеристик. К терминам причисляют такие описательные выражения, как относительный эффективный коэффициент полезного действия турбины по параметрам, торможения.

Новые, развивающиеся области науки и техники особенно нуждаются в новых терминах, и в них особенно много новых понятий терминируется описательно. Например, в радиотехнике и смежных областях за термины выдаются такие словосочетания, как индикатор кругового обзора, на котором нулевые расстояния отнесены по окружности.

Номены бывают еще более громоздкими. И термины, и номены часто сокращаются в неудобопроизносимые скопления букв. Например, в номенклатуре промышленной продукции ЦСУ СССР немало таких буквенных загадок, как АКСРГБ. Среди марок сталей встречаются такие немыслимые наименования, как Х17Н10М5АЗТ2ЮБР, - тут не всегда даже можно отличить букву от цифры *. В «Словаре сокращений русского языка», недавно вышедшем в свет, - 125 тыс. только наиболее употребительных абревиатов (аббревиатур) ш. Рецензенты объявили их порчей великого русского языка (102) не задумавшись, какие возможности дает великий язык для замены многословных наименований и названий или их буквенных сокращений - вроде ЛВКСХШ - названиями краткими и благозвучными.

Только заново создаваемый язык мог бы вместо описательных выражений, громоздких и неудобных в пользовании, и не менее неудобных буквенных сокращений иметь точные, краткие и системные термины и номены, любые наименования и названия. И столько, сколько нужно. И пополняться в дальнейшем все новыми и новыми такими терминами и номенами на основе тонко разработанной системы словообразования.

Не считаясь с ограниченными словообразовательными возможностями национальных языков, теоретики-терминологи очень требовательны: термины должны быть такими-то и такими-то... должны... должны... «Термины, входящие в состав системы, должны в известной мере отражать те объективные связи, которые существуют между соответствующими понятиями», - писал, например, крупнейший советский терминолог Д. С. Лотте (1898 - 1950). Для этого «не надо применять в одном и том же значении различные суффиксы и префиксы» (103). И, разумеется, не надо одни и те же аффиксы употреблять в различных значениях. Но ни один национальный язык не в состоянии удовлетворить предъявляемые к его терминам требования.

Да, идеал терминосистемы определился. Н. В. Юшманов, известный арабист и интерлингвист (1896 -1949), выразил его так: зная термин, знаешь место в системе, зная место в системе, знаешь термин (104).

Терминолог Т. Л. Канделаки в одной из статей рассмотрела ряд морфологических моделей для образования терминов-имен действия, выражающих виды процесса покрытия объекта веществом: гуммирование, лакировка, вощение, фанерование, сланцевание, металлизация, цементация. Значение, выражаемое суффиксом, одно, а суффиксов (да и флексий) много, они нерационально дублируют друг друга (105). Это - пример морфологической дублетности (абсолютной синонимии).

А суффикс изм - пример морфологической полисемии. Слова, образованные посредством него, означают: внутреннее устройство машин (механизм), систему взглядов, теорию (коммунизм), общественный строй (тоже коммунизм), общественное движение (иногда : - тоже коммунизм), свойство идеологического явления (интернационализм), слово определенной категории (тоже интернационализм), литературное направление (символизм), качество произведения (академизм), черту характера (эгоизм), болезнь (ревматизм) и т. д.

То же - и с префиксами и с флексиями. Даже корни - и те, во-первых, неоднозначимы, а во-вторых, при однозначимости нелогично изменчивы. На их изменчивость, как на недостаток существующих языков указывал еще И. А. Бодуэн де Куртенэ: лед (-льот), ледник, льдина - «совершенно нерациональная трудность»! (106а).

Мало логики и в самом словообразовании, и следовательно, в терминов образовании. Возьмем к примеру корень ход, служащий для образования ряда слов с функцией терминов. Пароход ходит паром. А разве паровоз тоже не ходит паром? Вспомним песню: «В чистом поле мчится пароход...» Но пусть паровоз - машина, которая возит паром. Тогда водовоз - машина, которая возит водой? Оказывается, нет: не машина, а человек, не водой возит, а воду. Тепловоз не возит тепло, а возит теплом, теплоход ходит теплом, дымоход... ходит дымом? Нет, это ход для дыма. Тогда, по логике, по аналогии, надо, чтобы слово пароход означало, ход для пара'. Скороход - тот, кто скоро ходит, а конькобежцы-скороходы не ходят, а бегают. Переход - и действие от глагола переходить, и место этого действия. Ходить - ход, выходить - выход, доходить - доход? Приход - от приходить. Но приход человека, приход весны, приход в бухгалтерии, приход церковный - совсем разные явления. Если от глагола поездить - существительное поездка, то от походить - походка?! Он уходит - его уход. Он уезжает - его уезд?? Нет, его отъезд. Но почему тогда не его отход, множественно - его отходы?? Выходец. А если женщина - выходка??

Нет, все не то! И если так пройтись по всей словообразовательной системе русского языка - да и любого национального, любого этнического языка - всюду встретятся сплошные нарушения принципа системности. Исключения заглушают правила.

К неточности, громоздкости и несистемности большинства терминов следует добавить неправильность многих из них - несоответствие выражаемому понятию.

Например, в терминологической литературе уже давно указывается на то, что термин лошадиная сила, бытующий во многих языках, научно несостоятелен. В СССР его причисляют к самым неудачным терминам по меньшей мере с 30-х годов, но и у нас и за рубежом он по-прежнему в ходу, как и другие неправильные термины. Терминологи давно отмечают, что единица веса (т. е. силы тяжести, измеряемой пружинными весами) и единица массы (количества вещества, измеряемого рычажными весами) имеют в наших языках одно наименование - килограмм - с того времени, когда в науке не было четкого разграничения понятий веса и массы. Понятия развились, уточнились, а язык в обозначении их остался тем же. Мы говорим и пишем, как и встарь, взвесить, отвесить, хотя измеряется не вес, а масса. Неточные слова затемняют сами понятия. Мы употребляем термин атомный вес, хотя и это неверно (107).

Несовершенства наших языков искажают и затемняют многие научные понятия.

Терминологическая лексика на английском, французском, немецком и других языках страдает теми же пороками.

Профессор Эдинбургского университета писатель-популяризатор Ричи Кальдер писал: «Одной из главных трудностей в популяризации научных знаний является терминология, профессиональный язык... Научные термины ... превратились в загадочные. Иногда кажется, что их нарочно изобрели, чтобы вводить в заблуждение...» (108)

Интерлингвисты и ученые, интересующиеся интерлингвистикой, приходят к выводу, что «науке и технике совершенно нецелесообразно пользоваться каким-нибудь национальным языком, так как все они нелогичны, непоследовательны и очень сложны», как то утверждал еще в 1910 г. проф. Р. Лоренц (Цюрих) в сборнике группы ученых, сторонников проекта международного языка Идо, - «Международный язык и наука» (66б).

Известный австрийский терминолог Е. Вюстер в своей книге «Международная стандартизация языка в технике» («Die internationale Sprachnormung in der Techiclc», 1931) на основании конкретного лингвистического анализа пришел к такому же выводу. Он показал, что в главных языках мира -в английском, немецком, французском, итальянском, испанском и русском - системы словопроизводства, безусловно, недостаточны для удовлетворения значительно возросших потребностей общества: «Словопроизводство в них отстает от движения человеческой мысли, ищущей адекватных форм для своего выражения. Эта недостаточность словопроизводства в существующих языках зависит главным образом от того, что словообразовательные элементы не могут свободно комбинироваться...»

Е. Вюстер, опубликовавший в последующие десятилетия много работ по вопросам терминологии, сделал заслуживающий изучения вывод: «Самой совершенной явится такая система языка, которая будет допускать легкий и свободный выбор степени точности для каждого отдельного случая» (109).

В 30-х годах в редакционном предисловии к монографии Э. Дрезена «Интернационализация научно-технической терминологии» было сделано такое знаменательное признание: «Первые же исследования применимости того или другого языка в качестве интернационального (латинского, английского, Эсперанто и др.) показали их неполноценность с точки зрения современной науки. Тут обнаружились и словарные, и морфологические, и звуковые, и письменные недостатки языка, осложняющие взаимное понимание, точность формулировок, затрудняющие образование многих терминов ...» (110а)

Один из современных ученых, пишущих на английском языке, автор книги «Мозг как кибернетическая машина», Ф. Джорж выразил свою мысль об этом в таких выражениях: «На естественном языке, скажем на английском, не всегда можно высказать строгое утверждение в силу неопределенности и двусмысленности используемых слов» (111)

На одном из совещаний по вопросам кибернетики (1957) В. А. Успенский в своем докладе говорил о несовершенстве национальных языков для обслуживания науки, техники и экономики современного мира, науки особенно: «Недостатки реальных языков, заключающиеся в неадекватности их структуры структуре человеческих знаний, совершенно естественны. Ведь нельзя забывать, что языки возникли для совершенно других, можно "сказать бытовых, целей и лишь впоследствии стали использоваться для запаса сложных научных фактов. Словарный запас языка не приспособлен для обозначения научных понятий...» (112)

Об этом же писали многие выдающиеся мыслители прошлого.

Терминологическая проблема складывается из двух основных тезисов: во-первых, человечеству нужен единый язык науки, техники и экономики, а во-вторых - язык этот должен быть более совершенным, чем языки стихийно-эволюционного происхождения.

Упорядочение терминологических систем в национальных языках, а в некоторых случаях создание их сообразно требованиям нормативной терминологии есть целенаправленное вмешательство человека в языковую эволюцию. Хотя упорядочение неорганизованно и бесконтрольно возникших терминосистем, проводимое в промышленно развитых странах, весьма относительно, знаменательным является тот факт, что оно все в больших масштабах завершается выпуском стандартов на термины и буквенные обозначения. Государственные стандарты - госты - на слова и словосочетания, выражающие научные понятия или обозначающие виды продукции, изделия, - такое же закономерное явление в современном обществе, как и стандарты на материалы, технические процессы, качества изделий. Без терминологических стандартов не может быть стандартов производственных: прямая зависимость экономики от языка.

Но все это только половина терминологической работы и терминологической проблемы применительно к национальным языкам. Другая половина этой проблемы и направленной на ее решение работы заключается в интернационализации терминов.

Интернационализация, или унификация, терминов в национальных языках имеет две основные степени - унификация их по содержанию и унификация и по содержанию и по форме. Унификация разноязычных терминов по форме никогда не сможет стать абсолютной, т. е. дать полное совпадение терминов национальных языков по произношению и написанию, равно как и не может стать всемирной - охватить все национальные языки, поскольку многие из них, например китайский, не заимствуют терминов из европейских языков, строят их целиком на собственном материале.

В истории терминологии известна попытка создания единой интернациональной, международной терминологической лексики в национальных языках. В 30-х годах Э. К. Дрезен, представлявший Советский Союз в Комитете терминологии Международной ассоциации по стандартизации (ISA), предложил заново разработать на греко-латинской основе единую научно-техническую терминолексику, назвав ее международным терминологическим кодом (Дрезен употреблял слово код очень неточно: называл кодами и Эсперанто, и даже иностранные языки). Речь шла на самом деле о терминах - словах и словосочетаниях. Предложение советского терминолога, поначалу встреченное одобрительно, оказалось неосуществимым. Оно не было предварительно теоретически разработано.

Почему нельзя отсечь терминолексики от общеупотребительных лексик национальных языков и заменить их все одной терминологической лексикой, интернационально-международной? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно выявить место терминов в общем лексическом составе языка.

В литературе по вопросам терминологии нередко можно встретить противопоставление лексики общеупотребительной, общенародной и лексики специальной, профессиональной - терминологической. Терминолексика в этих случаях представляется особой зоной лексического состава языка. Эту мысль проводят, в частности, К. А. Левковская («Терминология представляет собой особую сферу лексики, характеризуемую определенной спецификой, отличающей ее от бытовых слов...» (113)) и С. М. Бурдин («Терминологическая лексика занимает особое место в словарном составе того или иного национального языка, имеет свою специфику, которая отличает ее от остальных слов...» (114)). Характерно это и для многих зарубежных авторов. Испанский лингвист X. Касарес один из параграфов своего «Введения в современную лексикографию» озаглавил «Обособленность научной терминологии от общенародного языка» (115).

Если бы терминолексика (терминология) в самом деле была обособлена от лексики общенародного употребления, предложение Э. К. Дрезена о создании общей для всех национальных языков терминолексики было бы реалистично. Но деление их лексического состава на две части - зоны - по существу неверно. Таких зон не две, а три. Графически лексический состав языка можно было бы изобразить в виде обширного круга, в центре которого - лексика общеупотребительная, слова и словосочетания которой терминологически не употребляются (междометия, местоимения, большинство наречий и глаголов, имена существительные и прилагательные эмоциональной и поэтической лексики, просторечные выражения). Наружная зона - самая обширная и все расширяющаяся - лексика терминологическая, слова и словосочетания которой не имеют общенародного употребления. Между ними лежит зона общеупотребительной лексики, слова и словосочетания которой употребляются в функции терминов, терминоидов и терминоэлементов (в основном это имена существительные, многие прилагательные и числительные, некоторые глаголы и наречия)*.

Все нас окружающее входит в ту или иную область профессиональной деятельности - область познания или производства: Одни и те же слова, означающие предметы и явления действительности, выступают то в функции слов широкого, общенародного употребления, то в функции слов узкого специального, профессионального употребления, уточняясь в своем прямом значении и входя в ту или иную систему понятий. В последнем уотреблении слова общенародной лексики можно было бы называть функциональными терминами в отличие от терминов специальных.

В немецком стандарте (DIN) 2330-61 бытовое слово и понятие стол (der Tisch) определяется как терминологическое. Для тех, кто делает столы, это действительно термин; для тех, кто производство столов планирует и учитывает, кто столами торгует, это номенклатурное наименование, номен. Но в обыденной жизни, в быту, слово стол употребляется как не-термин, в который не вкладывается специфика его производства и который не связан ни с каким кодовым знаком. И таких слов - тысячи; с другой стороны, десятки, сотни слов, как телевизор, антенна и т. п., пришли в быт из науки и техники.

Итак, лексика общеупотребительная и лексика терминологическая имеют каждая по две зоны, одна из которых перекрывает другую, а две другие противостоят друг другу. Здесь нет резких границ, одна зона незаметно переходит в другую.

Одни и те же общенародные слова употребляются в функции терминов то в прямом, собственном своем значении, то в значении несобственном, которое неточно называют переносным: переносится не значение, а форма слова для выражения другого значения. Кошка, червяк, гусеница, паук - эти и многие другие слова общеупотребительной лексики могут выступать терминологически и в прямом значении, как термины функциональные, и в значении, так сказать, переносном, как термины специальные, понятные только специалистам, в данном случае - как термины механики.

Ограниченные возможности словообразования в национальных языках для терминирования специальных понятий вынуждают специалистов использовать слова общеупотребительной лексики в их несобственном, непрямом значении, что вносит в специальную терминолексику семантически искаженные элементы общенародного языка и лишает эти термины научной строгости и точности.

Вот как тесно и неразрывно переплетены между собой лексика общеупотребительная, общенародная и лексика специальная, профессиональная - терминологическая. Поэтому-то и нельзя отделить терминолексику национальных языков от их лексических составов и решить проблему единой всемирной терминологической лексики вне проблемы всемирного языка. При наличии большого числа терминов, которых называют интернационализмами, но которых следует назвать интеронимами *, терминологи сужают проблему унификации разноязычных терминов до проблемы согласования их по содержанию, по значению - согласования определений тех понятий, которые выражаются разноязычными терминами-эквивалентами.

К этому и сводится в настоящее время международная терминологическая работа, которая имеет своей практической задачей составление многоязычных терминологических словарей. Эти словари, как известно, включают термины обычно лишь нескольких языков. По сравнению с числом национальных языков это так мало!

Однако и в таких ограниченных масштабах согласование разноязычных терминов по значению и выработка единых определений понятий оказывается делом очень непростым, нелегким. Это показал прежде всего опыт составления словаря электротехнических терминов и определений к ним Международной электротехнической комиссии (МЭК) - пионера международной терминологической работы. Между составителями словаря возникали такие разногласия, что иногда приходилось даже отказываться от помещения того или иного термина в словарь из-за невозможности сформулировать определение к нему, с которым согласились бы даже не все, а хотя бы простое большинство членов комитета.

Начатая в начале нашего века и прерванная первой мировой войной работа над словарем завершилась лишь в 1935 г. Из-за трудностей дать индентичные определения на разных языках, они были даны лишь на французском, а сами термины также на английском, немецком, итальянском и испанском языках; в виде опыта был присоединен и Эсперанто, а впоследствии сделан также русский перевод. Академик А. В. Винтер засвидетельствовал, что «чрезвычайно трудным оказался и точный перевод французских определений». Это и заставило МЭК отказаться от определений на ее двух официальных языках (т. е. также и на английском). К составлению и редактированию русского текста словаря были привлечены видные ученые, но, несмотря на это, содержание определений «вызывает часто некоторые сомнения среди наших специалистов» (116).

Э. К. Дрезен, принимавший участие в терминологической работе Международной ассоциации по стандартизации, пришел к убеждению, что результаты этой работы настолько неудовлетворительны, что она зашла в тупик и нужно искать каких-то новых путей (110б).

С тех пор прошла треть столетия - и какого столетия! - а новые пути решения международной терминологической проблемы так и не найдены. (Вне интерлингвистики и не могут быть найдены!)

Вместо прекратившей свое существование во время второй мировой войны ISA представители 25 стран, в их числе СССР, в 1946 г. положили начало новой Международной организации по стандартизации - International Standards Organization (ISO), при которой возродился и технический комитет - ТК-37 - «Терминология (Принципы и координация)». В 1961 г. при ЮНЕСКО начал работу Международный консультативный комитет по библиографии, документации и терминологии. Терминологической работой - изданием многоязычных словарей - занимается еще около 30 отраслевых международных организаций. И все они встречаются с теми же трудностями, с какими столкнулась Международная электротехническая комиссия.

Как протекает международная терминологическая работа в отдельных отраслях науки и техники? Используем в качестве примера терминологическую систему сварочной техники. В СССР ее разрабатывала и упорядочивала 6-я комиссия «Терминология» Национального комитета по сварке совместно с несколькими отраслевыми институтами. Общий терминологический фонд по сварочной технике на русском языке, соответствующий такому же фонду на ряде других терминологически развитых языков, насчитывает свыше 1600 единиц. Международный институт сварки, членом которого состоит СССР в лице своего комитета и институтов по этой технике, выпускает терминологические словари на 12 - 18 языках. В связи с этим проф. В. Д. Мацкевич писал, что «при согласовании различных развернутых понятии не удается получить идентичный текст на разных языках. Добиться полного смыслового совпадения, вероятно, невозможно» (117).

Есть несколько видов терминологических словарей. Одни и те же виды их в европейских языках называются по-разному, а сходные названия их по-разному понимаются. По этому вопросу на II Международной терминологической конференции в Вене (1954) разгорелась целая дискуссия, и ни к какому соглашению участники ее прийти не смогли.

Известно, что английский язык заимствовал множество слов из французского, а французский язык заимствует немало их из английского. Но далеко не всегда общие слова имеют одинаковое значение во Франции, Англии и Соединенных Штатах Америки, даже такие, которые имеют большое экономическое значение. Например, французский коммерсант, ожидающий из-за границы груз ble, известный в Англии под названием corn, а в США - под названием wheat (пшеница), может получить вместо него груз маиса (mais), известного в США под названием corn, а в Англии - как Indian corn (118). С терминами продуктов нефти в международной торговле путаница еще большая. Бензин в США называют gasolene, в Англии - petrol, во Франции - essence, в некоторых других странах - производными от корня benz. Керосин в США называется kerosene, в Англии - paraffin, во Франции - paraffine (продукт, применяемый только в медицине), а английский paraffin известен как petrol, поэтому английский турист во Франции, желая купить petrol - бензин, может получить вместо него керосин - petrol.

В американской терминологической литературе встретился живой пример, к чему в действительности доводят расхождения в понимании того или иного термина. Термин воспламеняющийся был заимствован из французского языка в США как flammable от слова la flamme (пламя), а в Англии - как inflammable (неправильно). Из-за этого различия в одном из нью-йоркских портов произошел большой пожар: надпись на английских грузах «Inflammable» («Воспламеняющийся») была понята в противоположном значении, и не было принято мер предосторожности с огнем (119).

В разных странах мира ежедневно делаются новые открытия и изобретения, усовершенствования, выпускаются новые материалы и изделия, и все это требует своих названий, они возникают по-прежнему в царстве анархии словопроизводства, что при многоязычье современной научной, технической и экономической литературы и документации увеличивает терминологическую неразбериху. Терминологи со своими словарями и стандартами не могут с этим столпотворением справиться. Появилось, например, новое искусственное волокно - и в США его назвали орлоном, в Англии - куртелью, в Голландии - акрилом, в СССР - нитроном, в Японии - кашмилоном (120). Не только потребителям - самим производителям нелегко в таких случаях разобраться, обозначают ли различные названия нечто различное, либо сходное, либо одно и то же.

Исследователи терминологической лексики японского языка и терминологической работы в Японии пришли к выводу, что состояние этой лексики - хаотическое.

Еще более сложна и трудна терминологическая проблема для стран многонациональных, многоязычных: она интернациональнона в масштабах всемирных, интернациональна и в масштабах страны. Для Советского Союза терминологическая проблема не ограничивается терминолексикой русского языка. В Советском Союзе 68 языков - письменные и литературные, и за десятилетия Советской власти на большинстве из них (особенно на языках союзных республик) создана или получила дальнейшее развитие терминологическая лексика. Терминологическая работа в союзных республиках продолжается, выходят в свет специальные словари. Этого требует и преподавание на родном языке в школах, техникумах, институтах, университетах, академиях; и издание учебной и научной литературы, оригинальной и переводной; и сама практическая деятельность национальных кадров специалистов.

Еще сложнее и труднее терминологическая проблема для Индии, у населения которой нет той языковой общности, какую представляет собой русский язык для советских наций. На департамент (Board) языков при министерстве просвещения Индии возложено руководство формированием научной и технической терминолексики на главных языках страны. Разработанные в середине 50-х годов рекомендации по терминологической работе этого департамента сводятся к следующим принципам: сохранить уже прижившиеся термины современных индийских языков и создавать новые термины на собственной многонациональной основе; создавать новые термины на основе санскрита; заимствовать термины из европейских языков, имеющих интернациональное распространение, давая им двоякое написание - на алфавите Девинагари и латинском (122).

Как рассказывал ректор университета Расаяна Мандира д-р Шридхар Даттатрая Лимай (Shridhar Dattatraya Limaye) на страницах журнала Международной федерации переводчиков (FIT) «Babel» («Вавилон»), в Индии нет единого мнения, нужно ли все технические термины заимствовать из английского языка или из других иностранных языков и нужно ли вообще обращаться за этим к Европе. Самый большой камень преткновения для индийских терминологов это греко-латинские номенклатуры естественных наук, принятые в европейских языках. Насколько они осмыслены для тех или иных европейских специалистов, настолько непонятны индийским студентам, а порой и самим преподавателям. Если все эти номенклатурные термины, утверждает далее индийский ученый, будут введены в индийские языки (вспомним ; что 14 из них считаются главными), то они - экзотические для индийцев - подвергнутся искажению или будут все же вытеснены.

* * *

До сих пор у нас речь шла о терминолексике, обслуживающей технику и экономику (производство) и науки, к ним относящиеся. Но есть еще науки общественные, гуманитарные, которые также имеют свои терминосистемы или недостаточно систематизированные совокупности терминов. И проблема упорядочения этих совокупностей в пределах национальных языков и их интернационального согласования также встает перед учеными-гуманитаристами всех развитых стран и в дальнейшем встанет также перед учеными стран, вступающих на путь всестороннего развития.

В этих областях знания с терминами обстоит еще хуже, чем в областях материального производства. Заглянем хотя бы в лингвистику, поскольку именно лингвистам надлежало бы показать хороший пример работникам всех прочих наук в упорядочении своей системы терминов, в уточнении их значений и создании новых однозначимых терминов. Что же мы видим здесь в действительности?

Возьмем само слово-термин значение. Что оно, собственно, значит? На эту тему английские лингвисты Ч. К. Огден и И. А. Ричард написали целую монографию «Значение значения» («The Meaning of meaning», 1936), где на фактическом материале показали, что meaning имеет 23 различных мининга-значепшя, иные из которых далеки друг от друга, и что вокруг термина значение у лингвистов и философов возникла полная неразбериха (124). Это справедливо в пределах не только английского, но и русского и других языков. И подобные исследования могли бы быть проведены в отношении всех остальных терминов лингвистики, философии и прочих гуманитарных наук. Результаты их были бы примерно такими же - весьма неутешительными, тревожными.

На Всесоюзном терминологическом совещании, проведенном Институтом языкознания АН СССР в 1959 г., академик В. В. Виноградов признал, что «в сфере филологических наук на всех наших съездах, конференциях, совещаниях с необыкновенной остротой выступают вопросы неустроенности к неопределенности терминологии» (125). В это признание крупнейшего советского филолога стоит вдуматься. Следует ли понимать его как признание бессилия филологов-лингвистов справиться с неустроенностью и неопределенностью терминов прежде всего в их области знания? Или как признание неприспособленности самих так называемых естественных языков к образованию логически четких терминосистем? Это - тоже тема для исследования.

Проиллюстрируем ее несколькими примерами-высказываниями.

В одной из современных книг по лингвистике можно встретить такое суждение: «Термин язык оказался особенно подверженным разбуханию понятий, столь вредному для науки: обозначение термином язык самых разнообразных видов коммуникации сделали его фактически непригодным для обозначения естественного языка, собственно языка...» (126). В лингвистике ходовым стал термин структура языка, но, как сказано в одной из статей «Вопросов языкознания», «едва ли найдутся два автора, понимающих под этим термином одно и то же» (127). В книге польского автора А. Шаффа «Введение в семантику» есть такие строки: «...Поражает огромная многозначимость слова знак. Поражают одновременно необычайная неустойчивость и даже просто произвольность в терминологических различиях между знаком, признаком, символом, сигналом и т. д.» О семантике как научной дисциплине Шафф пишет, что она стала настолько сложной, а термин настолько многозначимым, что к самому слову семантика следовало бы применить семантический анализ. В. Звегинцев заметил по этому поводу: эта «омонимия наук» нередко порождает «тяжелые теоретические недоразумения» (128) .

Французский лингвист Ж. Марузо (Marouzeau) составил словарь лингвистических терминов, в предисловии к которому писал: «Эта терминология складывалась стихийно. Результатом явились сильная пестрота и значительная неустойчивость словоупотребления, затрудняющие понимание, а иногда и взаимопонимание между учеными. Трудности усугубляются тем, что часто один и тот же термин - не считая мелких различий в форме - в разных языках имеет неодинаковые, иногда прямо противоположные значения. Таким образом, даже единообразие, когда оно существует, может ввести в заблуждение». В предисловии к русскому изданию указывается, что различные языки обычно используют неодинаковые терминологические системы разной степени разработанности, это ведет к излишним разногласиям и недоразумениям, а перевод всякого - не только терминологического словаря сопряжен с огромными трудностями (129).

В предисловии к русскому изданию «Словаря американской лингвистической терминологии» - признание еще более разительное: «Трудно найти ходя бы несколько терминов, относительно понимания которых существовало бы [у американских лингвистов] общее согласие» (130).

Не лучше положение с терминами философии. Еще Декарт утверждал: «Если бы философы пришли к согласию относительно смысла слов, почти все их ученые споры прекратились бы» (131). Одним из первых мыслителей эпохи буржуазного развития общества, писавших о недосовершенстве национальных языков, был английский философ Джон Локк (Locke, 1632 -1704). В его главном научном труде «Опыт о человеческом разуме» («An essay concerning human understanding», 1690) есть глава «О несовершенстве слов», он эту тему рассматривал и в предыдущих и последующих главах третьей книги трактата. Главное несовершенство языка он усматривал в двусмысленности и многосмысленности слов. Вслед за Декартом Локк утверждал: «Если бы несовершенства языка, как орудия познания, были взвешены более основательно, то большая часть споров, создающих стольков шума, прекратилась бы сама собой, и путь к знанию, а может быть также и к миру, стал бы более свободным, чем в настоящее время» (132). Несколько позже это повторил в своих «Новых опытах о человеческом разуме» Лейбниц.

Проходят столетия, но философы разных стран и языков, разных направлений и течений никак не могут прийти к соглашению о значении своих терминов. Да они, собственно, и не пытаются это сделать, продолжая лишь время от времени жаловаться на несовершенство слов. Таково положение с понятиями и словами-терминами и у социологов, и других обществоведов. В развитых странах терминологическая работа ведется преимущественно в тех областях науки, которые имеют отношение к технике и экономике. Все, что делают ныне терминологи по уточнению понятий и терминов и по согласованию их в разных языках, есть приближение к той работе, которая предстоит как первоочередная создателям всеобщего языка; более того, терминологическая работа есть уже часть этой работы, и можно сказать, что основа для терминолексики языка будущего уже закладывается.

Наличие всеобщего языка с терминологической лексикой, состав которой полностью соответствовал бы в каждый данный исторический момент количеству понятий, имеющих точные и обязательные для всех определения, был бы величайшим завоеванием всего прогрессивного человечества.

Следует ли бояться искусственности общечеловеческой терминологической лексики? Искусственностью здесь было бы лишь ее полное соответствие требованиям нормативной терминологии: точности, краткости, системности.

Системность есть закономерность словообразования. В любом живом языке - сколько угодно примеров такой закономерной системности и вместе с тем ее нарушений. Например, в русском языке: клубника, земляника, ежевика, голубика... мастика - нарушение закономерности! Салатница, сахарница, перечница, мыльница, пепельница... колхозница - опять нарушение! В стихийной эволюции языков закономерности не могли проявляться в полной мере. Яблоко - яблоня - плод и дерево: различные понятия морфологически выражены по-разному. «Расцветали яблони и груши...» Почему не грушни? Груша ведь это плод. Яблоня - вишня, и снова вишня - дерево и плод...

В советской интерлингвистической литературе уже давно приводилась такая терминологическая микросистема в качестве примера того, как термины должны быть организованы пря соблюдение принципа их семантико-формальной - а не только семантической - системности (номенклатура ациклических углеводов):

метан	этан	пропан	бутан	пентан	гексан
метен	этен	пропен	бутен	пентен	гексен
-	этин	пропин	бутин	пентин	гексин
-	этадиен	пропадиен	бутадиен	пентадиен	гексадиен

Конечно, в «естественных» языках такого стихийно не возникает, хотя тенденция к системности в них и пробивается.

Такие строго логические терминосистемы имеют и еще одно преимущество: они интернациональны, всеобщи. На упоминавшемся совещании в Академии наук СССР по номенклатуре неорганических соединений химик В. А. Богомаз напомнил, что химическая номенклатура должна быть интернациональной, международной, ибо прогресс человечества неуклонно ведет ученых к созданию единого международного языка (90б).

* * *

Уместно высказать некоторые соображения по этой актуальной проблеме. Представляется целесообразным из всей терминологической лексики выделить прежде всего ту, которая будет обслуживать грядущее международное социалистическое хозяйство. Назовем эту лексику международно-хозяйственной. Это - лексика научной, технической и экономической информации, свяжущей народные хозяйства отдельных стран в одно целое.

Поиски путей наиболее рационального решения этой части терминологической проблемы приводит к идее международной кодовой терминолексики, кодовой потому, что код вводит технико-экономическую информацию в электронно-вычислительные машины, которым предстоит совершить революцию в управлении экономикой. Эти кибернетические машины приспособлены к цифровому коду, но при сравнительно небольшом переоборудовании они могут работать и на коде буквенном.

К идее международной кодотерминолексики приводит изучение научных поисков интерлингвистов, создававших априорные проекты всеобщего языка. Они строили весь лексический состав по принципу сплошной буквенной символики, не только грамматической, но и лексической, корневой. В этих системах, отличающихся значительной искусственностью, первая буква всякого слова символизирует одно из самых общих понятий, вторая - менее общее, третья и остальные, если они имеются, - все более частные. В этнических языках самые основные элементы, связанные с выражением лексических понятий, - корни слов - лишены такой буквенной символики. Нашим языкам свойственна лишь символика лексико-грамматическая и грамматическая, т. е, словообразовательная и словоизменительная - символика аффиксов и флексий. Но и такая символика лишена строгой последовательности, нарушена не оправданной смыслом множественностью типов словоформ и многочисленными исключениями из правил, пережитками. Тенденция к буквенной, точнее к фонемной, символике, проявившаяся во всемирном глоттогоническом. (языкотворческом) процессе, доведена до логического конца - до символики лексической корневой - в проектах универсального, всеобщего языка априорного типа.

В интерлингвистике XX в. получил широкое признание другой принцип - апостериорный: строить слова по образцу слов живых языков и из их материала - без символики элементов корня, доводя лишь символику аффиксов и флексий или заменяющих их предлогов до полной последовательности. В истории идеи всеобщего языка известны также смешанные - априорно-апостериорные - проекты.

Во всех многочисленных проектах языка будущего вся его лексика строилась по одному принципу: либо априорному, либо априорно-апостериорному, либо апостериорному. Здесь предлагается другое: сохраняя за общеупотребительной лексикой принцип апостериорный, всем народам мира привычный, строить по априорному принципу ту терминолексику всеобщего языка, которая войдет в будущий Единый всемирный классификатор материальных ценностей и будет использоваться в учете их, в учете и планировании продукции, в управлении мировым, а затем и всемирным социалистическим хозяйством.

Единый классификатор продукции СССР (на сегодня существующий лишь в предварительном варианте, в проекте) содержит цифровой десятичный код. Этот код имеет, помимо достоинств, и серьезные недостатки: все включаемое в один класс должно уместиться либо в десяток кодовых единиц (0 -9), либо в сотню (00 -99). Но десяток для классификационного ряда может быть мал, а сотня слишком велика.

Буквенный код более гибок. А главное, он лингвистичен, если будет строиться по принципу удобопроизносимости - чередования гласных и согласных. В этом случае кодовые единицы могут служить вместе с тем и терминами. В каждом таком кодотермине первая буква, предположим согласная (обозначим условно как c1), символизирует одно из наиболее общих понятий (таких, как сельское хозяйство, машиностроение, металлургия и т. д.), вторая буква - гласная (обозначим как r1) - менее общее (животноводство, овощеводство, зерноводство; сельскохозяйственное машиностроение, транспортное машиностроение... и т. д.), третья буква - снова согласная (с2) - частное понятие (молочное животноводство и т. д ; самоходные сельхозмашины и т. д.), четвертая буква, если она нужна, - снова гласная (г2) и т. д., пока терминируемое понятие исчерпано в своих классификационных признаках. Если понятие относится к какому-нибудь промышленному изделию, которое находится в седьмом, восьмом, девятом, десятом рядах классификатора и ряд этот широк, последние конкретизирующие признаки изделия могут символизироваться не буквами, а цифрами; подобный принцип, только в неотработанном виде, встречается в современных производственных номенклатурах. Кодотермины (исключая цифровые конкретизаторы) будут конструироваться в такой системе по модели c1-r1-c2-г2-сЗ-гЗ-...

По этому принципу чередования согласных и гласных построено превеликое множество слов в существующих языках, особенно в благозвучном итальянском. Характерна такая конструкция слов и для японского языка. И в русском языке много таких слов: корова, молоко, кукуруза и т. д. В таких словах, как и во всех остальных, буквы корня ничего не означают. В кодотермино-лексике в термине корова к, предположим, могло бы означать 'сельское хозяйство', первое о - 'животноводство', р - 'молочное животноводство', второе о (значение букв меняется от места в кодотермине) - 'самка крупного рогатого скота', в и а - возраст (взрослая, дающая молоко, в отличие от телки) и определенную породу. Это лишь весьма условная иллюстрация предлагаемой международно-хозяйственной кодотерминолексики в языке будущего.

Идея ее требует теоретической разработки, в которой надо будет решить ряд вопросов. Прежде всего: сколько фонем (и соответственно графем) будет во всеобщем языке и какие? Сколько удобопроизносимых комбинаций их могут быть использованы в кодотерминолексике?

Пионеры всеобщего языка проблемой буквенной комбинаторики занимаются уже давно - с XVII в. Здесь открылось много интересного. Например, по подсчетам интерлингвиста Г. Бауера, автора Спелина (1888), из комбинаций в четыре фонемы-буквы (не считая корней из меньшего числа букв) можно образовать 20 980 корней. Из 20 корней, 20 префиксов и 20 суффиксов Бауер выводил, путем их различных комбинаций, 8380 слов, а из 100 корней, 50 префиксов и 50 суффиксов - в 10 раз больше слов, чем их содержится в любом национальном языке. А сколько слов-терминов можно сконструировать из 20 тысяч корней? Сколько миллионов?

Как рассказывает Т. А. Дегтярева, один из немецких популяризаторов фонологического структурализма - Г. Лауберг - сделал расчеты словообразовательных возможностей гипотетического, искусственного языка, располагающего всего 20 фонемами: получилось 3 368 420 слов, состоящих из одной, двух, трех, четырех и пяти фонем, - «такой язык имеет уже все условия для выбора более приемлемых комбинаций по принципу удобной произносимости, красоты звучания, ясности синхронной этимологической связи и т. д. Вся система языка получает четкость, ясность, совершенство своего оформления» (133).

Каковы же возможности фонемных комбинаций 30-фонемного и тем более 40-фонемного языка? Они колоссальны. По подсчетам структуралистов, французский язык, имея 33 фонемы, располагает теоретической возможностью создать 40 358 373 слов, не превышающих в своем составе пяти фонем, немецкий язык с его 43 фонемами - 144 974 543 таких слов, а русский, располагающий 39 фонемами (по подсчетам Р. II. Аванесова и В. Н. Сидорова 134), - 92 598 519 таких же коротких слов. Эти числа значительно возрастут, если мы допустим возможность шестифонемных слов, не говоря уже о более длинных. Нужно иметь в виду, что значительное большинство комбинаций фонем не создает слов, т. е. не дает удобопроизносимых звукосочетаний.

Языки эволюционного происхождения используют лишь незначительную часть своих возможностей. В научно-сконструированном языке десятки миллионов видов и подвидов продукции всемирного социалистического хозяйства получат свои номены-термины, которые будут вместе с тем и кодовыми знаками во всемирной системе экономической информации, обеспечивая с помощью средств кибернетики быстроту и точность учёта, планирования и управления во всемирном производстве материальных ценностей и их распределении. Потребность в единой системе кодотерминов социализм ощутит еще задолго до того, как станет единой всемирной экономической системой.

При разработке системы экономической кодотерминолексики среди других вопросов надо будет решить и такой: возможно ли в кодотермине сочетание двух согласных и сочетание двух гласных и какие именно? Далее: целесообразно ли в терминолексике аффиксальное словообразование и в каких случаях? Должны ли кодотермины грамматически оформляться окончаниями?

Учитывая, что терминолексика состоит из терминов специальных и терминов функциональных (если соглашаться с таким выше предложенным разделением видов терминов), следует признать, что многие понятия, выраженные функциональной терминолексикой, должны иметь двоякое выражение: общее (широкого употребления) и специальное (узкого употребления), т. е. помимо кодотермина, такое понятие должно будет иметь еще слово апостериорного типа, как все общеупотребительные слова. Кодотермины как абсолютные синонимы слов всеобщей лексики нужны только для понятий, которые будут использоваться экономической информацией в системе кибернетического управления всемирным хозяйством.

Кодотермины не надо будет кодировать для ввода их в кибернетические машины, не надо будет их по выходе из машин декодировать. Кодовый знак, термин и номен в Едином всемирном классификаторе обозначат одно понятие, один вид продукции, сольются в звуковой и графический комплексы.

В такой технико-экономической терминолексике каждое понятие получит свой одинаково во всем мире понимаемый термин, что особенно важно. В системе кодотерминолексики будут заложены и резервы для обозначения новых понятий, которые не могут не появляться в дальнейшем, для новых видов продукции всемирного хозяйства. Значение всякого, даже незнакомого, термина будет раскрываться значением каждой его буквы.

Нужно ли будет строить по принципу сплошной буквенной символики всю специальную терминолексику всеобщего языка, т. е. и такую,которая не используется в системе технико-экономической информации и управления социалистическим хозяйством, - вопрос, который требует дополнительной разработки.

Но самое главное, надо решить в принципе вопрос о возможности сочетания в лексическом составе общечеловеческого языка слов апостериорного и априорного типов, слов-нетерминов обычных и терминов обычных с кодотерминами.

Этот вопрос, как и все остальные вопросы языка нового человечества, можно и нужно разрабатывать и решать, не дожидаясь всемирной победы социализма.

---

* Слово терминология неоднозначимо. Если считаться не с распространенностью неточного (а иногда и неверного) терминоупотребления, а с необходимостью уточнить и соответственно определить термины и понятия, которыми оперируют терминологи, то терминологией следовало бы называть только терминоведение - терминологическую теорию, науку о терминах, которая развивается на стыке лингвистики, логики и теории стандартизации. Термин - это имя существительное или основанное на существительном (субстантивное) словосочетание, выражающее понятие какой-либо специальной области или областей знания и деятельности и, как правило, являющееся языковым выражением элемента системы понятий. Терминосистема есть совокупность терминов, выражающая систему понятий, раскрытых в определениях. Упорядочение терминосистем и стандартизация терминов представляют собой нормализующую терминологическую работу (не нормализует обычно работа лексикографическая). В терминологическую лексику (терминолексику), помимо терминов, входят и терминоиды - глаголы и глагольные (вербальные) словосочетания, выражающие понятия специальных областей знания и деятельности. Терминоиды, не будучи элементами терминосистем, на настоящем этапе решения терминологической проблемы не. являются объектами их упорядочения. Критический анализ терминов, терминосистем, терминолексики - задача описательной терминологии. Методику терминологической работы и требования к терминам и терминосистемам устанавливает нормативная терминология. Историческая терминология исследует историю терминологической лексики и терминологической теории... Следует отметить, что терминологию как совокупность терминов называет терминолексикой в своих статьях терминолог Э. А. Натансон (Комитет научно-технической терминологии АН СССР). Здесь этот термин определяется несколько иначе.

* Это не только у нас: в других странах наблюдается подобное явление. Во время второй мировой войны на военно-воздушной базе США в зоне Панамского канала обнаружилась нехватка запасных частей, нужных бомбардировщикам для боевых вылетов - отражения атак германских подводных лодок. Запросили склад базы, оттуда ответили, что таких частей нет, а когда нужные запчасти прибыли из США, выяснилось, что на складе они все же имеются, но по-другому названы (86).

Классификация единиц материального снабжения Военно-морского министерства США, проведенная после этого случая фирмой «Ремингтон-Ренд», и упорядочение номенов выявили хаотичную картину: разные поставщики снабжали это министерство одинаковыми изделиями под разными словесными ярлыками. Такая простая деталь, как шайба, называлась 57 различными способами! После упорядочения номенклатурных наименований число наименований запасных деталей на подводных лодках США снизилось с 9000 до 2300, их вес - с 700 до 100 килограммов, а объем -с 4,6 до 0,85 кубометров (87).

В 50-х годах в США был разработан и в начале 60-х усовершенствован единый общегосударственный кодированный классификатор продукции, который в 1965 г. давал возможность 18 тыс. компьютеров (электронно-вычислительных машин) быть на 80% загруженными экономическими расчетами и обработкой экономической информации (88).

* Однозначимость или однозначность? Э. К. Дрезен и Д. С. Лотте предпочитали первый из этих морфовариантов. Мы говорим о значимости слова, а не о его значности, о значимых, а не о значных частях слова. Соответствующие формы - однозначимостъ, многозначимый... Многозначный же - состоящий из многих знаков. Например: «И многозначное число всегда однозначимо», «Это однозначное (выражаемое одним иероглифом) слово многозначимо». Вот почему, несмотря на то, что в последнее время морфо-вариант многозначность и подобные формы того же терминологического ряда получили у нас преимущественное распространение, в настоящей работе употребляются формы с терминоэлементом -значимость, -значимый, а не . -значностъ, -значный. Значимость слова есть наличие в нем одного, двух и более значений. Значение термина (лексическое) есть выражаемое им понятие.

* Примеры взяты из источников, отмеченных в перечне индексами 95 -100.

* Элементы диалектов и жаргонов в данном случае могут не приниматься во внимание. Они представляют собой как бы нижний ярус лексического состава языка - его четвертую зону, игнорируемую его литературными нормами.

* Термин интерналионализм имеет настолько широкое применение как термин социально-политический, что использовать его и как термин лингвистический для обозначения интернационального слова представляется нецелесообразным. Лучше ввести для этого новый термин - интероним.