Isaac Asimov
The Feeling of Power
1958
Джехан Шуман привык иметь дело с
высокопоставленными людьми, руководящими раздираемой распрями планетой.
Он был штатским, но составлял программы для автоматических счётных машин
самого высшего порядка. Поэтому генералы прислушивались к нему.
Председатели комитетов конгресса — тоже.
Сейчас в отдельном зале Нового
Пентагона было по одному представителю тех и других. Генерал Уэйдер был
тёмен от космического загара, и его маленький ротик сжимался кружочком.
У конгрессмена Бранта было гладко выбритое лицо и светлые глаза. Он
курил денебианский табак с видом человека, патриотизм которого
достаточно известен, чтобы он мог позволить себе такую вольность.
Высокий, изящный Шуман, программист
Первого класса, глядел на них без страха.
— Джентльмены, — произнёс он, — это Майрон Луб.
— Человек с необычайными способностями, открытый вами случайно, —
безмятежно сказал Брант. — Помню.
Он разглядывал маленького, лысого человечка с выражением
снисходительного любопытства.
Человечек беспокойно шевелил пальцами и то и дело переплетал их. Ему
никогда ещё не приходилось сталкиваться со столь великими людьми. Он был
всего лишь пожилым техником низшего разряда; когда-то он провалился на
всех экзаменах, призванных обнаружить в человечестве наиболее одарённых,
и с тех пор застрял в колее неквалифицированной работы. У него была одна
страстишка, о которой пронюхал великий Программист и вокруг которой
поднимал такую страшную шумиху.
Генерал Колдер сказал:
— Я нахожу эту атмосферу таинственности детской.
— Сейчас вы увидите, — возразил Шуман. — Это не такое дело, чтобы
рассказывать первому встречному. Ауб! — В том, как он бросил это
односложное имя, было что-то повелительное, но так подобало говорить
великому Программисту с простым техником. — Ауб, сколько будет, если
девять умножить на семь?
Ауб поколебался; в его бледных глазах появилась тревога.
— Шестьдесят три, — сказал он.
Конгрессмен Брант поднял брови.
— Это верно?
— Проверьте сами, сэр.
Конгрессмен достал из кармана
счётную машинку, дважды передвинул её рычажки, поглядел на циферблат у
себя на ладони, потом сунул машинку обратно.
— Это вы и хотели нам показать? — спросил он. — Фокусника?
— Больше, чем фокусника, сэр. Ауб запомнил несколько простых операций и
с их помощью ведёт расчёты на бумаге.
— Бумажный счётчик, — вставил генерал со скучающим видом.
— Нет, сэр, — терпеливо возразил Шуман. — Совсем не то. Просто листок
бумаги. Генерал, будьте любезны задать число!
— Семнадцать, — сказал генерал.
— А вы, конгрессмен?
— Двадцать три.
— Хорошо. Ауб! Перемножьте эти числа и покажите джентльменам, как вы это
делаете.
— Да, Программист, — сказал Ауб, втянув голову в плечи. Из одного
кармана он извлёк блокнотик, из другого — тонкий автоматический
карандаш. Лоб у него собрался складками, когда он выводил на бумаге
затейливые значки.
Генерал Уэйдер резко бросил ему:
— Покажите, что там.
Ауб подал ему листок, и Уэйдер сказал:
— Да, это число похоже на 17.
Брант кивнул головой.
— Верно, но, мне кажется, скопировать цифры со счётчика сможет всякий.
Думаю, что мне и самому удастся нарисовать 17, даже без практики.
— Разрешите Аубу продолжать, джентльмены, — бесстрастно произнёс Шуман.
Ауб снова взялся за работу, руки у него слегка дрожали. Наконец он
произнёс тихо.
— Это будет 391.
Конгрессмен Брант снова достал свой счётчик и защёлкал рычажками.
— Черт возьми, верно! Как он угадал!
— Он не угадывает, джентльмены, — возразил Шуман. — Он рассчитал
результат. Он сделал это на листке бумаги.
— Чепуха, — нетерпеливо произнёс генерал. — Счётчик — это одно, а значки
на бумаге — другое.
— Объясните, Ауб, — приказал Шуман.
— Да, Программист. — Ну вот, джентльмены, я пишу 17, а под ним 23. Потом
я говорю себе: 7 умножить на 3.
Конгрессмен прервал мягко:
— Нет, Ауб, задача была умножить 17 на 23.
— Да, я знаю, — серьёзно ответил маленький техник, — но я начинаю с
того, что умножаю 7 на 3, потому что так получается. А 7 умножить на 3 —
это 21.
— Откуда вы это знаете? — спросил конгрессмен.
— Просто запомнил. На счётчике всегда получается 21. Я проверял много
раз.
— Это значит, что так будет получаться всегда, неправда ли? — заметил
конгрессмен.
— Не знаю, — пробормотал Ауб. — Я не математик. Но, видите ли, у меня
всегда получаются правильные ответы.
— Продолжайте.
— 3 умножить на 7 — это 21, так что я и пишу 21. Потом трижды один —
три, так что я пишу тройку под двойкой…
— Почему под двойкой? — прервал вдруг Брант.
— Потому что… — Ауб обратил беспомощный взгляд к своему начальнику. —
Это трудно объяснить.
Шуман вмешался.
— Если вы примете его работу, как она есть, то подробности можно будет
поручить математикам.
Брант согласился.
Ауб продолжал:
— 2 да 3 — пять, так что из 21 получается 51. Теперь оставим это на
время и начнём заново. Перемножим 7 и 2, будет 14, потом 1 и 2, это
будет 2. Сложим, как раньше, и получим 34. И вот, если написать 34 вот
так под 51 и сложить их, то получится 391. Это и будет ответ.
Наступило минутное молчание, потом генерал Уэйдер сказал:
— Не верю. Он городит чепуху, складывает числа и умножает их так и этак,
но я ему не верю. Это слишком сложно, чтобы могло быть разумным.
— О нет, сэр, — смятенно возразил Ауб. — Это только кажется сложным,
потому что вы не привыкли. В действительности же правила довольно просты
и годятся для любых чисел.
— Для любых? — переспросил генерал. — Ну, так вот. — Он достал свой
счётчик (военную модель строгого стиля) и поставил его наугад. —
Помножьте на бумажке — 5, 7, 3, 8. Это значит… Это значит 5738.
— Да, сэр, — сказал Ауб и взял новый листок бумаги.
— Теперь… — Генерал снова заработал счётчиком. — Пишите: 7, 2, 3, 9.
Число 7239.
— Да, сэр.
— А теперь перемножьте их.
— Это займёт много времени, — прошептал Ауб.
— Неважно.
— Валяйте, Ауб, — весело сказал Шуман.
Ауб принялся за дело. Он брал один листок за другим. Генерал достал часы
и засёк время.
— Ну что, кончили колдовать, техник? — спросил он.
— Сейчас кончу, сэр… Готово. 41537382. — Ауб показал записанный
результат.
Генерал Уэйдер недоверчиво улыбнулся, передвинул контакты умножения на
своём счётчике и подождал, пока цифры остановятся. А когда он взглянул,
сказал с величайшим изумлением:
— Великие галактики, это верно!
* * *
Президент Всепланетной Федерации
позволил подвижным чертам своего лица принять выражение глубокой
меланхолии. Денебианская война, начавшаяся как широкое, популярное
движение, выродилась в скучное маневрирование и контрманеврирование, с
постоянно растущим на Земле недовольством. Однако оно росло и на Денебе.
А тут конгрессмен Брант, глава
важного военного комитета, беспечно тратит свою получасовую аудиенцию на
разговоры о чепухе.
— Расчёты без счётчика, —
нетерпеливо произнёс президент, — это противоречие понятий.
— Расчёты, — возразил конгрессмен, — это только система обработки
данных. Их может сделать машина, может сделать и человеческий мозг.
Позвольте привести пример. — И, пользуясь недавно приобретёнными
знаниями, он получал суммы и произведения, пока президент не
заинтересовался против своей воли.
— И это всегда выходит?
— Каждый раз, сэр. Это абсолютно надёжно.
— Трудно ли этому научиться?
— Мне понадобилась неделя, чтобы понять по-настоящему. Думаю, что дальше
будет легче.
— Хорошо, — сказал президент, подумав, — это интересная салонная игра,
но какая от неё польза?
— Какая польза от новорождённого ребёнка, дорогой президент? В данный
момент пользы нет, но разве вы не видите, что это указывает нам путь к
освобождению от машины? Подумайте, сэр. — Конгрессмен встал, и в его
звучном голосе автоматически появились интонации, к которым он прибегал
в публичных дебатах. — Денебианская война — это война между счётными
машинами. Денебианские счётчики создают непроницаемый заслон против
нашего обстрела, наши счётчики — против их обстрела. Как только мы
улучшаем работу своих счётчиков, другая сторона делает то же, и такое
жалкое, бесцельное равновесие держится уже пять лет.
А теперь у нас есть способ, позволяющий обойтись без счётчика,
перепрыгнуть через него, обогнать его, мы можем сочетать механику
расчётов с человеческой мыслью; мы можем получить эквивалент счётчикам,
миллионам их. Я не могу предсказать все последствия в точности, но они
будут неисчислимыми. А если Денеб будет продолжать упрямиться, они могут
стать катастрофическими.
Президент смутился.
— Чего вы от меня хотите?
— Чтобы вы поддержали в административном отношении секретный проект,
касающийся людей-счётчиков. Назовём его Проект Числа, если хотите. Я
могу поручиться за свой комитет, но мне нужна административная
поддержка.
— Но каковы пределы возможностей для людей-счётчиков?
— Пределов нет. По словам Программиста Шумана, познакомившего меня с
этим открытием…
— Я слышал о Шумане.
— Да. Так вот, доктор Шуман говорит, что теоретически счётная машина не
может делать ничего такого, чего не мог бы сделать человеческий мозг.
Машина попросту берет некоторое количество данных и производит с ними
конечное количество операций. Человек может воспроизвести этот процесс.
Президент долго обдумывал слова Бранта, потом сказал:
— Если Шуман говорит, что это так, то я готов поверить ему —
теоретически. Но практически: может ли кто-нибудь знать, как счётная
машина работает?
Брант вежливо засмеялся.
— Да, господин президент, я тоже спрашивал об этом. По-видимому, было
время, когда счётные машины проектировались людьми. Конечно, эти машины
были очень простыми — ведь это было ещё до того, как были разработаны
способы использования одних счётчиков для проектирования других, более
совершенных.
— Да-да, продолжайте.
— Очевидно, техник Ауб в свободное время занимался восстановлением
некоторых старых устройств; в процессе работы он изучал их действия и
решил, что может воспроизвести их. Умножение, проделанное мною сейчас, —
это только воспроизведение работы счётной машины.
— Поразительно!
Конгрессмен слегка откашлялся.
— Разрешите мне указать ещё на одну сторону вопроса. Чем больше мы будем
развивать это дело, тем меньше усилий нам потребуется на производство
счётных машин и их обслуживание. Их работу возьмёт на себя человек, а мы
сможем использовать все больше энергии на мирные цели, и средний человек
будет все меньше ощущать гнёт войны. А это, конечно, полезно для
правящей партии.
— Вот как, — сказал президент, — теперь я вижу, к чему вы клоните.
Хорошо, садитесь, сэр, садитесь. Мне нужно подумать обо всем этом… А
сейчас — покажите-ка мне ещё раз фокус с умножением. Посмотрим, сумею ли
я разобраться в нем и повторить.
* * *
Программист Шуман не пытался
торопить события. Лессер был консервативен, очень консервативен и любил
работать с вычислительными машинами, как работали его отец и дед. Кроме
того, он контролировал концерн по производству вычислительных машин, и
если его удастся убедить примкнуть к Проекту Числа, то это откроет
большие возможности.
Но Лессер упирался. Он сказал:
— Я не уверен, что мне понравится
идея отказаться от вычислительных машин. Человеческий ум — капризная
штука. А машина даёт на одну и ту же задачу всегда один и тот же ответ.
Кто поручится, что человек будет делать то же?
— Разум человека, расчётчик Лессер, только манипулирует с фактами.
Делает ли это он или машина — неважно. То и другое — только орудия.
— Да-да. Я проследил за вашим остроумным доказательством того, что
человек может воспроизвести работу машины, но это мне кажется несколько
необоснованным. Я могу согласиться с теорией, но есть ли у нас основания
думать, что теорию можно превращать в практику?
— Думаю, сэр, что есть. В конце концов, вычислительные машины
существовали не всегда. У древних людей, с их каменными топорами и
железными дорогами, таких машин не было.
— Должно быть, они и не вели расчётов.
— Можете не сомневаться. Даже для строительства железной дороги или
пирамиды нужно уметь рассчитывать, а они это делали без тех
вычислительных машин, какими пользуемся мы.
— Вы хотите сказать — они считали так, как вы мне показывали?
— Может быть, и не так. Этот способ — мы назвали его «графитикой», от
древнего слова «графе» (пишу), — разработан на основе счётчиков, так что
он не мог предшествовать им. Но все-таки у древних людей должен был быть
какой-то способ, верно?
— Забытое искусство! Если вы говорите о забытых искусствах…
— Нет-нет. Я не сторонник этой теории, хотя и не скажу, что она
невероятна. В конце концов, человек питался зёрнами злаков до введения
гидропоники, и если первобытные народы ели зерно, то должны были
выращивать злаки в почве. Как иначе они могли это делать?
— Не знаю, но поверю в выращивание из почвы, когда увижу, что кто-нибудь
вырастил так что-либо. И поверю в добывание огня путём трения двух
кремней друг о друга, если увижу, что кому-то это удалось.
Шуман заговорил примирительно:
— Давайте будем держаться графитики. Это только часть процесса
эфемеризации. Транспорт с его громоздкими приспособлениями уступает
место непосредственному телекинезу. Средства связи становятся все менее
массивными и более надёжными. А сравните свой карманный счётчик с
неуклюжими машинами тысячелетней давности. Почему бы не сделать ещё один
шаг и не отказаться от счётчиков совсем? Послушайте, сэр. Проект «Число»
— верное дело; прогресс налицо. Но нам нужна ваша помощь. Если вас не
трогает патриотизм, то подумайте об интеллектуальной романтике!
Лессер возразил скептически:
— Какой прогресс?.. Что вы умеете делать, кроме умножения? Сумеете вы
проинтегрировать трансцендентную функцию?
— Со временем сумею, сэр. Со временем. С месяц назад я научился
производить деление. Я могу находить, и находить правильно, частное в
целых и десятичных.
— В десятичных? До какого знака?
Программист Шуман постарался сохранить небрежный тон.
— До какого угодно.
Лицо у Лессера вытянулось.
— Без счётчика?
— Можете проверить.
— Разделите 27 на 13. С точностью до шестого знака.
Через пять минут Шуман сказал:
— 2,076923.
Лессер проверил.
— Поразительно! Умножение не моё призвание, оно относится, в сущности, к
целым числам, и я думал, что это просто фокус. Но десятичные…
— И это не все. Есть ещё одно достижение, пока ещё сверхсекретное, о
котором, строго говоря, я не должен был бы упоминать. Но все же…
Возможно, что нам удастся овладеть квадратными корнями.
— Квадратными корнями?
— Там есть кое-какие занозы, которые мы ещё не сумели выровнять, но
техник Ауб — человек, изобретший эту науку и обладающий большой
интуицией, — говорит, что почти решил эту проблему. И он только техник.
А для такого человека, как вы, опытного и талантливого математика, здесь
не должно быть ничего трудного.
— Квадратные корни, — пробормотал заинтересованный Лессер.
— И кубические тоже. Идёте вы с нами?
Рука Лессера вдруг протянулась к нему.
— Рассчитывайте на меня!
* * *
Генерал Уэйдер расхаживал по
комнате взад-вперёд и обращался к своим слушателям так, как вспыльчивый
учитель обращается к упрямым ученикам. Генерал не задумывался о том, что
его слушателями были учёные, стоящие во главе проекта «Число». Он был их
главным начальником и помнил об этом каждый момент, когда не спал.
Он говорил:
— Ну, с квадратными корнями все в
порядке. Я не умею их извлекать и не понимаю метода, но это
замечательно. И все-таки нельзя уводить проект в сторону, к тому, что
некоторые из вас называют основной теорией. Можете забавляться с
графитикой как вам угодно по окончании войны, но в данную минуту нам
нужно решать специфические и весьма практические задачи.
Техник Ауб, сидевший в дальнем углу, слушал его с напряжённым вниманием.
Правда, он больше не был техником: его причислили к Проекту, дав ему
звучный титул и хороший оклад. Но социальное различие осталось, и
высокопоставленные учёные мужи никак не могли заставить себя смотреть на
него как на равного. Надо отдать Аубу справедливость: он не добивался
этого. Им было с ним так же неловко, как и ему с ними.
Генерал продолжал:
— Наша цель, джентльмены, проста: мы должны заменить счётную машину.
Звездолёт без счётчика можно построить впятеро быстрее и вдесятеро
дешевле, чем со счётчиком. Если нам удастся обойтись без счётчиков, то
мы сможем построить флот в пять-десять раз крупнее денебианского.
И я вижу ещё кое-что в перспективе. Сейчас это может показаться
фантастикой, простой мечтой, но в будущем я предвижу боевые ракеты с
людьми на борту.
По аудитории пронёсся шёпот.
Генерал продолжал:
— В настоящий момент нас больше всего лимитирует тот факт, что боевые
ракеты недостаточно «разумны». Вычислительная машина для управления ими
должна быть слишком большой, и потому они очень плохо приспосабливаются
к меняющемуся характеру противоракетной защиты. Лишь очень немногие из
ракет достигают цели, и ракетная война заходит в тупик — для неприятеля,
к счастью, так же, как и для нас.
С другой стороны, ракета с одним-двумя человеками на борту,
контролируемая в полёте с помощью графитики, будет легче, маневреннее,
разумнее. Это даст нам такое преимущество, которое вполне может привести
нас к победе. Кроме того, джентльмены, условия войны заставляют нас
думать ещё об одном: человеческий материал гораздо доступнее
вычислительной машины. Ракеты с людьми можно будет направлять в таких
количествах и в таких условиях, в каких никакой военачальник не решился
бы рисковать, имей он в распоряжении только ракеты со счётчиками…
Генерал говорил ещё о многом другом, но техник Ауб больше не слушал.
* * *
Потом в тишине своего жилища он
долго трудился над письмом, которое хотел оставить, и в конце концов
после долгих сомнений и раздумий написал следующее:
«Когда я начал работать над тем, что сейчас называется графитикой, это
было только развлечением. Я не видел в этом ничего, кроме интересной
забавы, умственной гимнастики.
Когда же был создан проект „Число“, то я подумал, что другие окажутся
умнее меня; что графитику можно будет использовать на благо человечества
— быть может, для разработки практичных телекинетических приспособлений.
Но теперь я вижу, что она будет использована только для смерти и
уничтожения.
Я не в силах нести ответственность за то, что изобрёл графитику».
Окончив писать, техник Ауб тщательно навёл на себя фокус белкового
деполяризатора. Его смерть была мгновенной и безболезненной.
* * *
Они стояли над могилой маленького
техника, пока его открытию воздавалась должная честь.
Программист Шуман склонял голову
вместе с остальными, но внутренне оставался спокойным. Ауб сделал своё,
и нужды в нем больше не было. Может быть, он и изобрёл графитику, но,
раз появившись, она будет развиваться самостоятельно, приведёт к
созданию ракет с экипажем и прочим чудесам.
«7, умноженное на 9, даёт 63, —
подумал Шуман с глубоким удовлетворением, — и чтобы сказать это мне,
вычислительной машины не нужно. Вычислительная машина — у меня в
голове».
От этой мысли он преисполнился
чувства гордости и ощущения собственной силы